Страна желанная(изд.1955)-без илл.

Но работа как-то сразу не заладилась. Знакомые слов больше не попадались. Наоборот, Глебка скоро потерялся среди совершенно не знакомых ему раньше слов. Переписка вдруг снова приняла какой-то механический характер. Но Глебка не хотел теперь этого механического переписывания и совсем забыл о том, что надо стараться писать покрасивей. Он торопился, досадовал, ёрзал на табуретке, потел и кончил тем, что в конце второй страницы поставил жирную, ветвистую кляксу.

— Так, — сказал вернувшийся Самарин, останавливаясь за Глебкиной спиной. — Ну и наковырял. А ведь начал было куда с добром.

Самарин показал рукой на первые переписанные Глебкой фразы. Глебка шумно задышал и покраснел до ушей. Он пробежал глазами эти первые строки, и в глаза точно прыгнули знакомые уже слова.

— Это я знаю, — сказал он поспешно. — Это мне батя говорил. Вот: «Мы Россию отвоевали у богатых для бедных…» Ей-богу.

— Добро, — сказал Самарин. — А что ещё тут тебе известно?

— Больше ничего, — вздохнул Глебка.

— Значит одна фраза из всей книжки. А их тут тысячи. Маловато, а?

Глебка в смущении вытер краем ладошки нос. Самарин, всё ещё стоя позади Глебки, положил руку на его плечо.

— А ведь Ленин всё это для тебя написал.

— Ну да, — недоверчиво покосился Глебка.

— Я тебе говорю, что для тебя. Управлять-то Россией ты же должен будешь.

— Ну да, — повторил Глебка уже в совершенной растерянности, — Как же так я?

Он поднял глаза на Самарина, чтобы убедиться, что он шутит. Но Самарин не шутил. Лицо его было серьёзно и сосредоточенно. Он даже слегка нахмурил брови, когда повторил:

— Именно ты должен будешь принять от нас управление Россией и научиться управлять лучше нашего. Для этого тебя отец и послал к нам.

Рука Самарина, лежавшая на Глебкином плече, вдруг потяжелела, словно какая-то дополнительная тяжесть легла вместе с ней на плечи. Глебка повернулся на табуретке и поднял глаза на Самарина:

— Меня в Шелексу батя послал.

Тогда комиссар снял руку с Глебкиного плеча и сказал решительно и резко:

— Нет.

Говоря так, он не спускал глаз с лежащей на столе брошюры, словно там вычитал своё решение. А решение было твёрдым. Час тому назад он ещё сомневался, что делать с этим явившимся к нему партизанским сыном. Час тому назад он сомневался, может ли он изменить данную этому пареньку путёвку в Шелексу. Парень хотел стать на место отца, занять место выбывшего отца в партизанском строю. Казалось, он имел на то полное право. Казалось, что именно это — единственное место в боевых рядах борцов за новый мир, которое сын должен занять, следуя дорогой отца, павшего на середине пути.

Так думалось час назад, когда комиссар размышлял над ненаписанным письмом партизана. Сейчас, кроме ненаписанного письма партизана, в руках у комиссара были написанные Лениным «Очередные задачи советской власти», и вдруг сама собой в эти задачи вошла задача Глебкиной судьбы.

— Пойдёшь учиться, — сказал Самарин уверенно и снова зашагал из угла в угол. — Будешь учиться. Будешь, как чёрт, учиться.

Шаги Самарина становились всё быстрей и твёрже и вместе с тем твёрже становился его голос.

— Ты должен владеть всем, что есть в мире дорогого, настоящего, животворного. Ты должен оставить нас далеко позади, пойти неизмеримо дальше нас. Но для этого ты должен уметь в сто раз больше, чем умеем мы, и знать в тысячу раз больше. И ты будешь учиться, чёрт побери. Ты начнёшь завтра же. Сейчас же. Да-да. Мы уже тут довоюем без тебя. Сегодня обойдётся без тебя и Шелекса. А вот будущее без тебя никак обойтись не может. Понял?

Самарин всё убыстрял шаг, голос его уже звенел на высоких нотах, и глаза сверкали молодо и жарко. Глебка следил за комиссаром, не сводя с него зачарованных глаз, стараясь не проронить ни одного слова.

…Позже, лёжа на тёплой печи и глядя в тёмный потолок избы, Глебка снова и снова перебирал в памяти эти горячие слова, и в немой ночной тиши они звучали ещё горячей и звонче. Потом они смешались с собственными Глебкиными мыслями, набежавшими нивесть откуда в этот тихий ночной час. В памяти, точно пена в речном пороге, всплескивались слова, лица, события недавнего прошлого. За печью шебаршили тараканы, и в шуршащей тьме возникали то заботливый дед Назар, то бородатый Аникан Попов из Светлых Ручьёв, то белозубый кочегар или полосатый от метелицы Яков Иванович. Потом невидимо касались лица мягкие руки Марьи Игнатьевны; в тёмном мареве дрёмы затепливались вдруг синие глаза Алёнушки в венцах стрельчатых ресниц. Из-за её плеча усмехался неустанный Егорша Кольцов, говоря всем своим победным видом: «Вот. Пришли, брат» и кладя странницкий батожок на крутой верх многоцветной радуги возле ворот в Страну Желанную, где никто никого не гнетёт, не обижает и все люди по правде живут. Спутники горьких скитаний, помогавшие и поддерживавшие в самые трудные минуты, сейчас, словно на праздник, сбирались толпой в тёплый избяной угол…