Страна желанная(изд.1955)-без илл.

Страшно одному в глухом тёмном бору. Свистит ветер, шумят сосны. Что-то поскрипывает, потрескивает и временами ухает в лесу. А вдруг это медведь ломится сквозь чащу и сейчас вылезет на дорогу? Глебка вздрагивал и прибавлял шагу, а то и бегом пускался. Но потом страх проходил: Глебка вспоминал, что медведь в это время в лесу не ходит, а лежит в берлоге. Вообще страшно было только первое время. Позже привык Глебка и к шорохам, и к шумам лесным, и к темноте. Ежедневные походы в школу через тёмный глухой бор закалили не только мышцы Глебки, но и его характер.

Во вторую зиму отец надоумил Глебку ходить в школу на лыжах. В ту же зиму появился чёрно-белый лохматый пёс Буян. Путь до школы Глебка проделывал теперь минут за сорок и в весёлом обществе Буяна. Пёс мотался по обеим сторонам дороги, лаял на белок, случалось, вспугивал куропаток или рябчиков. Глебка покрикивал на него, посвистывал, ухал вслед перебежавшему дорогу зайцу беляку. Лес уже не пугал, не казался страшным. Он был знакомым, своим, обжитым почти, как сторожка.

Вечерами отец часто давал Глебке почитать какую-нибудь книгу. Книги появлялись в сторожке Шергина таинственными и неведомыми для Глебки путями. Часть книг тотчас исчезала под половицами в запечном кутке. Но кое-что перепадало и Глебке. Тайну появления книг, кроме Шергина, знали только молодой станционный телеграфист да один из паровозных машинистов, незаметно доставлявший их из Архангельска.

Из всех книг, прочитанных Глебкой в течение первых двух лет школьного учения, самой увлекательной и волнующей была толстая и до невозможности истрёпанная книга, называвшаяся «Спартак». Прочитав её почти не отрываясь до конца, Глебка перевернул и начал сызнова. Многие страницы этой книги он знал наизусть, словно они были оттиснуты не на истёртых, пожелтевших страницах, а прямо в Глебкином мозгу. Все сражения, описанные в книге, — Казилинское, Аквинское, Камеринское и другие — были повторены у Горелой сосны и в окрестных лесах.

Не один синяк заработал Глебка в битвах с римскими легионерами, отстаивая дело освобождения рабов из-под гнёта жестоких патрициев. Но синяки, конечно, ничего не значили. Так ли сражался отважный Спартак! Да, Спартак был молодцом. Жаль, что погиб и, вообще, что так давно жил. Вот бы сейчас такого! Впрочем, сейчас ведь и освобождать некого: нет ни угнетённых рабов, ни жестоких патрициев. Немедленно по прочтении книги Глебка поделился этими своими мыслями с отцом, и отец совсем нежданно для Глебки сказал, нахмурясь, что угнетённые рабы и жестокие патриции и сейчас есть.

— Как же так, есть? — спросил Глебка, удивлённо уставясь на отца. — Где же они?

— Везде, — коротко уронил отец. — Только называются они нынче по-другому — рабочие и капиталисты.

Глебка был озадачен и после короткого раздумья сказал колеблясь:

— Коли патриции там разные и рабы есть, может, и Спартак то же самое есть?

— Есть у нас и покрепче Спартака, — усмехнулся отец.

Глебка задумался. Всё это было странно и не вполне понятно. Неужели то, что говорил отец, правда? Да, конечно же. Разве отец станет зря говорить. Но если это правда, тогда…

Глебка порывисто схватил отца за руку и спросил скороговоркой, как всегда говорил, когда волновался:

— Значит и восстание будет опять?

— Будет, — кивнул отец и, положив большую тяжёлую руку на Глебкино плечо, прибавил: — Обязательно будет.

В голосе его была не только твёрдая уверенность, но и угроза. Похоже было, что, говоря с сыном, он говорит ещё с кем-то, с кем спорит, кому угрожает этим будущим восстанием, к кому обращает глядящие поверх Глебкиной головы тёмные сумрачные глаза.

Глебка не знал и даже не подозревал, с кем спорит и кому угрожает отец, но слова отца волновали и будоражили. Шергин долго шагал по сторожке сумрачный, насупленный, молчаливый… Шёл к концу четырнадцатый год — первый год жестокой и губительной войны. Весной следующего года отца забрали в солдаты, отправили на германский фронт, и о нём не было никаких вестей.

Слабосильная лесничиха, оставшись одна с двумя детьми, еле перебивалась, работая судомойкой на станции в буфете или батрача у кулака Мякишева в соседней деревне Воронихе. Жили впроголодь, всё ожидая, что пройдёт лихолетье и настанут добрые дни. Но время шло, а легче не становилось. Так и не дождавшись добрых дней, мать Глебки, а вслед за ней и младшая сестрёнка умерли в шестнадцатом году от сыпняка.

Хлебнул в эти дни Глебка горького с лихвой и, может статься, вовсе сгинул бы, если б не дед Назар, приютивший осиротелого мальчонку. Он и помог Глебке дотянуть до семнадцатого года, когда вернулся отец.