Страна желанная

Глебка снял лыжи, примял снег под большой елью, составил лыжи рядком и вместе со Степанком уселся на них. Потом вытащил из холстинной торбы краюшку хлеба и луковицу. Степакок вынул из кармана две плоские шанежки из мякины с овсом и три картофелины. Глебка осмотрел запасы и распорядился съесть сейчас по половине шанежки и по картофелине, а остальное оставить на ужин.

После еды и отдыха стало легче и сил как будто прибавилось. Чтобы ещё более подбодрить Степанка, Глебка стянул с головы свою заячью ушанку и сказал:

— Потеплело, кажись. Снег не так провалистый будет.

Он решительно поднялся:

— Пошли, давай.

Они пошли дальше, пробивая по глубокому снегу рваную, осыпающуюся лыжню. Опять начались бесконечные падения и барахтанье в снегу. К этому скоро прибавилась ещё одна беда: старый валенок Степанка не выдержал и протёрся в том месте, где на него давил лыжный ремень. Степанок натёр ногу в кровь и стал прихрамывать. С каждым часом он всё больше и больше слабел. Он всё чаще падал и после каждого падения всё медленней поднимался. Глебка снова стал покрикивать на него, а когда и это не помогало, поднимал его на ноги силой. К вечеру Степанок окончательно выбился из сил и, повалившись на снег, решительно отказался встать. Глебка и уговаривал, и кричал, и тормошил лежащего — ничто не помогало. Степанок, казалось, даже не понимал, чего от него требуют.

Тогда Глебка объявил, что «Красные приозёрцы» останавливаются на ночёвку, и тут же принялся оборудовать стоянку. Он часто ходил с отцом или с дедом Назаром на охоту и научился от них всему, что необходимо для лесных скитаний. Перенял он от деда Назара и искусство ставить двускатные шалаши. Сейчас это уменье как нельзя более пригодилось. Глебка вооружился захваченным из дому ножом, вырезал жердину, укрепил её наклонно на сошках, перевил в нескольких местах тонкими ольховыми прутьями и отправился нарезать еловый лапник для крыши. Отлежавшийся и немного отдохнувший Степанок стал помогать ему. Глебка за работой приговаривал, подражая, видимо, деду Назару:

— Вот оно как. Вот оно и ладно.

Он работал споро и весело, чего никак нельзя было сказать про Степанка. Степанок был вял и, работая, пугливо оглядывался по сторонам. Подступала ночь, на небе проглядывали первые робкие звёзды. Лес к ночи нахмурился, насупился, почернел. В дремучей, непролазной глубине его, полной ветра и черноты, всё время что-то шуршало, потрескивало, словно бормотало. Степанок вздрагивал и жался к Глебке.

Глебка нарезал и натаскал вороха елового лапника и начал с помощью Степанка мастерить двускатную крышу, густо в несколько рядов устилая её лохматыми пахучими ветвями. Когда крыша была готова, Глебка, работая, как лопатой, своей широкой лыжей засыпал шалаш снегом. Он старался навалить снегу побольше, чтобы шалаш держал тепло. Так как Глебка не решался разжечь костёр, то тепло следовало хранить особенно заботливо. Покончив с крышей, Глебка натаскал целую гору лапника ко входу в шалаш, чтобы и с этой стороны преградить доступ холоду.

Наконец, шалаш был готов. Правда, был он тесноват на двоих, но в тесноте было теплей. В общем, Глебка остался доволен делом рук своих. Степанок, как только шалаш был окончен, юркнул в него, Глебка же долго ещё похаживал вокруг, подправляя топорщившийся во все стороны лапник и снежные навалы над крышей. Покончив с этим, он воткнул в снег перед входом лыжи и только тогда влез на четвереньках внутрь шалаша.

— Здорово получилось, — сказал он, примостившись возле Степанка. — Хоть зимовать можно.

Но Степанок думал совсем о другом.

— Поесть бы, — жалобно вытянул он, зябко поёживаясь.

— Давай, — согласился Глебка. — Это можно. Сейчас мы лучину запалим.

Он вытащил из-за пазухи несколько тонких сухих сучков. Сучки эти он подобрал в куче бурелома, которую приметил и разворошил, нарезая лапник. Глебка чиркнул спичкой, зажёг один сучок и дал держать его Степанку. При колеблющемся неровном свете Глебка достал из торбы завёрнутую в полотняную тряпочку снедь. Как ни мало её было, но Глебка решил часть еды оставить на утро. Вместе со Степанком они съели только половину луковицы, картофелину и горбушку хлеба. Вторую половину луковицы и шанежку Глебка, спрятал в торбу и положил её на широкую еловую лапу возле самого входа.

Степанок, поглядев на торбу, невольно облизнулся и предложил:

— Съедим, давай, всё. Чего ещё там беречь.

— Завтра, — коротко отрезал Глебка и, нахмурясь, повернулся к Степанку. — Гляди, коли раньше завтрашнего тронешь, голову снесу напрочь.

Степанок сжался в комочек и замолчал. Потом спросил робко:

— А чего же это? Мы завтра целый день пол-луковицы да шанежку есть будем? А больше ничего?

— Дурачина, — сказал Глебка снисходительно. — Это ж только утром заправиться. А днём-то мы зайца подстрелим или куропатку. А нет, так и в деревне хлеба достанем.