Страна желанная

— Ворот расстегни, — сказала женщина, наливавшая в рукомойник воду из ковшика. Потом, опустив ковшик, вдруг провела рукой по свалявшимся Глебкиным волосам и, ничего не сказав, только вздохнула. Он стал поспешно и старательно мыться. Потом Глебка сидел у чисто выскобленного ножом кухонного стола и жадно ел квашеную капусту с варёной картошкой.

Хозяйка села напротив него за стол, но ничего есть не стала, а только глядела на своего нежданного гостя, изредка покачивая начинающей седеть головой. Седина, впрочем, была ещё не слишком заметной в её светлокаштановых волосах, зачёсанных назад и сдерживаемых на затылке простой роговой гребёнкой.

Марье Игнатьевне Шилковой можно было дать по виду лет сорок восемь. Лицо её, несколько скуластое, было довольно резко очерчено, но выражение суровости умерялось мягкими складками вокруг рта и задумчиво глядящими глазами с добрыми лучиками морщин в уголках. Глаза были задумчивы и теперь, когда Марья Игнатьевна, глядя на Глебку, исподволь расспрашивала его о том, из каких он мест, кто его родители, зачем он пришёл в Архангельск.

Глебка отвечал охотно, ещё охотней налегал на квашеную капусту с картошкой и отвалился от тарелки только тогда, когда опустошил её. Марья Игнатьевна поднялась, чтобы подложить углей в стоящий возле печки самовар, а когда вернулась, Глебка спал, уронив голову на стол, и лицо его впервые за много дней выражало довольство и покой. Спутанные светлые волосы лежали в тарелке, которая стояла торчком, придавленная головой спящего. Повидимому, сон сразил Глебку мгновенно, и он даже не успел пристроиться поудобней. Марья Игнатьевна приподняла Глебкину голову и высвободила тарелку.

Закипел самовар. Марья Игнатьевна заглушила его и вернулась к столу, намереваясь разбудить Глебку и вымыть ему голову. Но все попытки разбудить его были напрасны. Сколько ни трясла Глебку Марья Игнатьевна, он продолжал спать непробудным сном, отсыпаясь за все дни, что был в пути.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. БЛАЖЕННЫЙ ДЕНЬ

День был воскресный, и Шилков поднялся довольно поздно, часов около девяти. Марья Игнатьевна уже истопила печь, испекла пресные шаньги-сочни с мучной поливой, поставила самовар. Напившись чаю, Шилков сел у окна, чтобы починить прохудившийся сапог, до чего в будний день никак руки не доходили. Марья Игнатьевна кончала у печки хозяйственные хлопоты.

Шилковы вели негромкий разговор. Речь шла, главным образом, о госте, который спал за стеной уже двадцатый час. Гости, которым Шилковы давали временный приют, случались и раньше. Не будучи прямым участником большевистского подполья, Шилков, как и тысячи других архангельских пролетариев, знал, однако, о существовании этого подполья, каждодневно сталкиваясь с результатами его работы, и готов был по мере сил помочь ему. Найдя у себя в депо большевистскую прокламацию, прочитав её, Шилков подкидывал её ещё кому-нибудь. Он готов был предупредить товарищей о готовящейся облаве, если стороной узнавал о ней, готов был помочь укрыться всякому, кого преследовала контрразведка.

Случайно повстречав Глебку на вокзале, Шилков с первых же его слов понял, что паренёк попал в беду и нуждается в помощи. Первое, что он сделал, — это отослал Глебку с вокзала, где каждый шаг был опасен, направил его к жене. Верная его помощница в подобного рода делах Марья Игнатьевна уже знала, что делать, если муж присылал кого-нибудь «с вокзала».

Она приветила нежданного гостя, накормила, стараясь в то же время выведать о нём побольше, чтоб верней решить, что делать дальше. Навалившийся на измученного Глебку сон прервал осторожные расспросы Марьи Игнатьевны, и ей удалось узнать очень немного о Глебкиных делах. Сведения были слишком скудны для того, чтобы решить, что делать с гостем и чем ему можно помочь.

Обо всём этом и говорили поутру в трёхоконном домике на Мхах, пока один из собеседников работал шилом и дратвой, а другой — ухватом и веником. В конце концов, оба порешили, что раньше, чем что-либо предпринимать, необходимо подробней узнать о намерениях и нуждах гостя, а того прежде — дать ему как следует отоспаться и отдохнуть. По всему видно, что он вконец измучен своими путевыми злоключениями и тяготами.

Шилков, убрав инструмент, надел починенный сапог и собрался уходить. Он сказал, что вернётся только к вечеру, так как ему необходимо побывать в пригородной Маймаксе, где у него работал на лесопильном заводе брат. Несмотря на близость Маймаксы к городу, от брата уже около трёх недель не было никаких вестей. Брат был до прихода интервентов членом завкома, и его уже дважды арестовывали. Обеспокоенный его судьбой Шилков и решил нынче побывать в Маймаксе.