Читаем Страна желанная полностью

— Ладно. Возьмём. Вот что. Ты, Олёкса, валяй за лыжами. Оборачивайся быстрёхонько, а камман никуда не подевается за то время. След его ясней ясного, уйти ему в том лесу некуда. На лыжах мы его в одночасье настигнем, не будь я Василий Демидов.


Олёкса, к которому обращена была речь Василия Демидова, тотчас повернулся и побежал за спрятанными лыжами. Трое оставшихся партизан отошли к крайней избе. Они приготовились спокойно ждать, и один из них полез даже в карман стёганых штанов за кисетом, чтобы до возвращения Олёксы с лыжами перекурить. Но кисет так и остался в кармане, а владелец его с удивлением глядел, как нивесть откуда взявшаяся чёрно-белая густошёрстная собака с яростным лаем кинулась по оставленному англичанином следу прямо в лес.


Она проваливалась в снег чуть ли не с головой, но, высоко подпрыгивая, барахтаясь и вздымая тучи снежной пыли, упорно продвигалась вперёд, всё время не переставая яростно лаять.


Одновременно с этим партизаны увидели, как следом за собакой, а потом и обгоняя её, промчался маленький, коренастый лыжник и, размахивая охотничьим дробовиком, быстро скользнул на лесную опушку.


— Эй — закричал рыжебородый Демидов, — парень, как тебя, охотничек, воротись. Там камман засел. Слышь…


Глебка слышал, но возвращаться и не думал. Он знал, что там, за деревьями, камман. Он знал больше того, знал, какой враг засел за деревьями, и потому-то и не подумал вернуться. Не только предостерегающий крик партизана, но и вообще никакая сила на свете не могла бы вернуть его. Им владела неукротимая ярость, и Глебка летел к лесной опушке, легко прорезая подбитыми нерпой лыжами рыхлый снег.


Должно быть, сержант заметил нового преследователя и оценил опасность, какую для пешего представляет в лесу лыжник. Один за другим раздались три выстрела. Две пули свистнули над Глебкиной головой, одна срезала толстую еловую лапу, бесшумно упавшую в рыхлый снег. Но за тем всё смолкло. Похоже было на то, что Даусон, который уже давно вёл перестрелку с партизанами, истратил все патроны. Впрочем, могло быть и так, что он нарочно подпускает преследователя поближе, чтобы верней уложить его, тем более, что сержант должен был уже разглядеть, что преследователь его просто мальчишка, вооружённый охотничьим дробовиком.


Но Глебка вовсе не думал об угрожавшей ему опасности. Он ни о чём сейчас не думал, кроме того, что должен настигнуть этого краснорожего.


И он настиг его. В занесённом глубоким снегом лесу пешеход совершенно беспомощен. Сержант Даусон скоро понял это. Преследователь приближался с неотвратимой быстротой, в то время как сержант, задыхаясь и проваливаясь в снег почти по пояс, едва продвигался вперёд?


Поняв, что уйти от лыжника невозможно, сержант Даусон остановился, чтобы встретить преследователя лицом к лицу. Спрятавшись за толстый ствол сосны, он трижды выстрелил. Когда он потянулся к поясу за новой обоймой, то обнаружил, что патронов больше нет. Он ещё раз обшарил висевшие на поясе два патронташа и убедился в этом окончательно. Но тут дрожавшая рука наткнулась вдруг на кобуру револьвера. А-а, чёрт побери! Он ещё не безоружен. Его ещё не возьмёшь голыми руками. Он ещё сумеет сделать в этом мальчишке несколько дырок, отнять у него лыжи и уйти от этих партизан, которых опередил по крайней мере на полмили.


Сержант Даусон бросил в снег бесполезную теперь винтовку и выхватил револьвер. Впрочем, он не торопился стрелять. Теперь каждый выстрел был на счету. В его распоряжении была всего одна обойма. Можно было не торопиться со стрельбой и потому, что противник вооружён был дробовиком, не обладавшим, как и револьвер, дальним боем.


…Видимо, не торопится стрелять и мальчишка… Он бежит, размахивая своим ружьём, словно собираясь схватиться с врагом в рукопашную, — маленький, бесстрашный и неукротимый.


Сержанта Даусона внезапно охватывает нервная дрожь. Он ловит себя на том, что готов повернуть и бежать дальше в лес, бежать от этого русского мальчишки. Он боится, и этот почти безотчётный страх путает мысли и сбивает движения. Он поднимает револьвер раньше, чем рассчитывал, и рука его нетверда. Она становится ещё менее твёрдой, когда Даусон видит, как преследователь, вдруг остановившись и, видимо, ясно разглядев его, вскидывает своё ружьё.


Враги стояли лицом к лицу, и теперь всё решало мгновенье, может быть, одно единственное мгновенье, так как Глебка стрелял почти навскидку. Он вскинул ружьё, как только увидел лицо высунувшегося из-за соснового ствола сержанта. Палец сам собой лёг на спусковой крючок. Мушка остановилась на переносице, чуть левее прищуренного глаза сержанта, который в свою очередь прицеливался в Глебку из револьвера.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное