Страница прошлого

Если бы кто спросил его, счастлив ли он, Мумиев не мог бы ответить на этот вопрос. Целина всегда относилась к нему несколько холодно, увлекалась различными певцами и артистами и он, чувствуя себя одиноким, поневоле замкнулся в самом себе.

Теперь вдруг, не смотря на бурю негодования и злобы, в душу его закралось сожаление к падшей женщине. Он сознавал, что жестоко поступил с ней, выбросив ее из своего дома, когда она явилась за милостыней.

За «милостыней» ли?

Ему хотелось загладить свой поступок, пойти к ней и сказать:

— Прости, что я так безжалостно поступил с тобой. Я глубоко несчастлив и ото всех скрываю это. Я несравненно чувствовал себя счастливее в то время, когда, отдежурив лекции, бежал к тебе и ты встречала меня лаской и приветом.

Он знал, что Ксения поймет его. Ведь понимала же раньше она его душевные движения. Им овладело желание сейчас же ехать отыскивать Завьяловскую, дать ей денег, или, смотря по обстоятельствам, поместить в богадельню или приют для алкоголиков, одним словом, так или иначе облегчить участь бедной женщины.

— Только где же она теперь, куда скрылась, или ее отправили согласно его распоряжению?..

Он не в силах был противиться своему безудержному желанию, встал и вышел в переднюю.

Слуга подал ему теплую шинель с бобровым воротником.

— Куда она пошла, бедная, бесприютная и как бы мне узнать ее адрес? — думал Мумиев,

— Что это? неужели на старости лет я становлюсь психопатом? Зачем мне отыскивать жалкое падшее создание, для которого уже не может быть никакого спасения? — спохватился он и хотел уже сбросить с себя шинель.

— Изволите сами захватить в театр цветы для барыни, или прикажете мне отнести? — сказала вдруг появившаяся горничная с раскрытыми картонажем, где лежали белые гелиотропы, издававшие сильный до приторности запах.

Мумиева передернуло.

— Убирайся вон! — прикрикнул он на горничную и обратился к слуге;

— Куда вы отправили… старушку?

— Я хотел ее препроводить в участок и нанял уже извозчика, а Тимофей не велел, сказал: пускай себе идет с Богом, — оправдывался тот.

— Вот как! Ксения успела возбудить к себе здесь участие, — подумал Мумиев и вышел в коридор.

Швейцар с почтительным видом привстал с своего места.

— Не знаешь ли, куда та, несчастная, отправилась? — спросил он будто мимоходом.

— Я позвал извозчика и велел ее за безобразие доставить в участок, — зарапортовал тот: — но она взмолилась Христом Богом и просила доставить ее в Глухой переулок, к № 14- Это против водочного завода, — поспешно пояснил он.

Мумиев вышел на улицу. Холодный ветер пахнул ему в лицо точно огнем. Он приподнял воротник, закутался плотнее, прошел дальше и вдруг, остановившись посреди тротуара, резко захохотал. Какой-то прохожий с удивлением оглянулся на него и пугливо посторонился.

— Что за малодушие! Я положительно становлюсь психопатом.

Им овладели колебания.

Ветер, все усиливаясь, тоже будто оттягивал его назад, но вдруг что-то сильнее ветра и внутренних колебаний души рвануло его вперед,

— Извозчик!.. Глухой переулок, номер дома 14,- сказал он, усаживаясь в сани.

Возница стегнул лошадку и бодро помчался в указанный конец города.

С большим трудом, отыскав 14-й номер, Мумиев вошел в растворенную настежь калитку большого запущенного двора с полуразрушенными постройками. Усадьба эта напоминала собой разбойничье гнездо. Квартиры походили на западни и, по-видимому, служили пристанищем для различного сброда, вроде дешевых ночлежек.

Он долго блуждал, как в лабиринте, из одной квартиры в другую, пока ему не встретился подозрительный субъект с взъерошенной головой. Мумиев обратился к нему с вопросами.

Тот, угрюмо выслушав его, посоветовал обратиться к хозяйке и даже вызвался проводить.

— Кто их знает! Сюда много женщин приходит, иной раз только для ночлега, другие же имеют постоянные квартиры, — пояснил он, провожая Мумиева в закоулок сараеподобного здания.

Постучав в тускло освещенное оконце, они стали выжидать результата. Спустя немного времени дверь поддалась, и Мумиев с своим спутником вступил в прокопченную дымом комнату, полную женщин и детей. Некоторые улеглись на полатях и нарах, а кому не хватило места — на полу. Другие, усевшись ближе к свету, чинили одежду, накладывая заплаты. Одна группа мегер играла в засаленные карты. Воздух стоял удушливый, пропитанный миазмами. Седая, косматая женщина, с засученными рукавами, ястребиным взглядом и хищническим, в виде клюва, загнутым носом, выступила вперед.

— Я хозяйка. Что вам угодно?

— Благотворительное общество поручило мне отыскать Ксению Завьяловскую, — проговорил он.

— Аксютку приезжую? Нет ее, с утра еще ушла куда-то, вот и плетенку свою покинула, — отвечала хозяйка, окидывая его с ног до головы алчным взглядом.

Мумиев ушел. Метель разыгрывалась все сильнее, снег сыпал сверху и снизу.

Подозрительный субъект, терпеливо выжидавший результата розысков, сказал:

— Не будет ли вашей милости, барин?

Мумиев бросил ему рубль и поспешил к извозчику.

— Совсем замерз, барин, — сказал тот. — Я уже боялся, чтобы вас не ограбили в этой трущобе.

— К театру, — приказал Мумиев.