Страницы дипломатической истории

— Вы имеете в виду территории в Европе или во всем мире?

Глава советской делегации уклонился от прямого ответа. Он сказал, что еще не знает точно, что это за территории, но добавил, что «русские хотели бы принять участие в управлении опекаемыми территориями». Далее, излагая свои соображения по повестке дня, Сталин сказал, что следовало бы обсудить вопрос о восстановлении дипломатических отношений с бывшими сателлитами Германии. Необходимо также поговорить о режиме в Испании. Затем глава Советского правительства упомянул проблемы Танжера, Сирии и Ливана как возможные темы для обсуждения. Что касается польского вопроса, то, по мнению Сталина, его необходимо обсудить в аспекте решения тех вопросов, которые вытекают из факта установления в Польше правительства национального единства и необходимости, в связи с этим, ликвидации эмигрантского польского правительства в Лондоне.

Эти предложения не вызвали возражений. Участники переговоров договорились, чтобы три министра иностранных дел регулярно собирались и выбирали те конкретные вопросы повестки дня, которые должны быть рассмотрены руководителями держав на очередном пленарном заседании.

Когда обсуждался вопрос о функциях Совета министров иностранных дел, Сталин спросил:

— Это будет совет, подготавливающий вопросы для будущей международной мирной конференции?

— Да, — ответил Трумэн.

— Для мирной конференции, которая закончит войну, — патетически продекламировал Черчилль.

— В Европе война закончилась, — уточнил Сталин. — Совет определит и подскажет срок созыва мирной конференции.

Трумэн, как известно, вовсе не хотел созыва мирной конференции. Но он не решался тогда раскрыть свои карты и на вопрос Сталина ответил недвусмысленным «да». Пожалуй, он чуть-чуть выдал себя лишь тем, что особо подчеркнул: «Конференция не должна созываться до тех пор, пока мы не подготовимся к ней должным образом». Участники встречи, по предложению Трумэна, договорились начинать пленарные заседания не в 5, а в 4 часа после полудня.

— Если это принято, — сказал Трумэн, — отложим рассмотрение вопросов до завтра, до 4 часов дня.

Но перед тем как заседание было закрыто, произошел любопытный диалог, который представляется важным привести в протокольной записи.

«Сталин. Только один вопрос: почему г-н Черчилль отказывает русским в получении их доли германского флота?

Черчилль. Я не против. Но раз вы задаете мне вопрос, вот мой ответ: флот должен быть потоплен или разделен.

Сталин. Вы за потопление или за раздел?

Черчилль. Все средства войны — ужасные вещи.

Сталин. Флот нужно разделить. Если г-н Черчилль предпочитает потопить флот, — он может потопить свою долю, я свою долю топить не намерен.

Черчилль. В настоящее время почти весь германский флот в наших руках.

Сталин. В том-то и дело, в том-то и дело. Поэтому и надо нам решить этот вопрос».

Советское правительство уже имело неприятный опыт с итальянскими трофейными судами, захваченными западными державами. Естественно, что оно сочло необходимым проявить такую настойчивость в отношении германского флота.

Дилемма атомной бомбы

18 июля в 1 час 15 минут дня президент Трумэн прибыл на виллу Черчилля. Британский премьер пригласил его на ланч. Трумэн захватил с собой только что поступившую из Вашингтона телеграмму о результатах испытания атомной бомбы в Нью-Мексико. Ознакомив Черчилля с ее содержанием, президент поднял вопрос о том, что и как следует сообщить по этому поводу Сталину. Он, Трумэн, разумеется, не имел в виду, подобно Стимсону, продемонстрировать русским добрую волю. Он думал о другом: как избежать обвинений в том, что он проявил злую волю.