Страницы из дневника

Только что стало известно о принятии Францией гуверовских предложений; но она приняла их так неохотно, что другие заинтересованные нации колеблются, стоит ли ее благодарить, а это означает, что она теряет свое моральное преимущество, которым могла располагать, отказавшись от долгов. Политики могут много разговаривать о "моральных преимуществах", но сами отлично знают, что верят им только простофили.

С тех пор, как у меня пропало хорошее настроение, я постоянно боясь омрачить радость ближнего. Лучше всего я себя чувствую, когда могу усилить чью-нибудь радость.

Я постоянно восхищаюсь уравновешенными людьми: они никогда не сделают промаха. А я благодаря своей бессоннице никогда не могу на себя положиться. Вот откуда у меня боязнь всевозможных свиданий и приглашений... Вдруг теряю самообладание; зато я могу представить себе положение тех, кто совсем его лишен. Я жалок только по временам. Даже падая в пропасть, я чувствую, что могу вскоре подняться. Тогда я прячусь, словно больной пес; стараясь никого не видеть, жду, пока это пройдет.

Безнадежная монотонность записок Барреса (третий том). Мысль на привязи и вечно крутиться вокруг своей конуры. Цепь эту он надел на себя сам, но не обошлось и без помощи Тэна.

Интересная страница о Гюго ("Воспоминания Мориса", стр. 167 и сл.). Если ее отбросить, какая скучища эти записки Барреса! Все, что он любит, все, чем он интересуется, все, чем он любуется, -- все это так далеко от меня... Идя в кафешантан, он боится испортить свой "вкус"! Что за тупые педанты выйдут из тех, кто поддается его влиянию! Ложный вкус, ложное достоинство, ложная поэзия и подлинная любовь к ложному величию; но что не может не трогать в нем, -- это его безукоризненная честность. В его привязанности к Лотарингии есть даже нечто патетическое -- "в том, по крайней мере, могу быть убежден, что здесь не ошибаюсь".

В третьем томе его сочинений тщетно ищешь мучительных признаний, которые отдали бы его на милость нашей критике и нашим симпатиям.

Когда он говорит о какой-нибудь книге, мне всегда за его словами чудится услужливый друг-приятель, внушивший ему все это. Когда он цитирует, я всегда сомневаюсь, чтобы он читал написанное перед цитатой и после нее. Слишком хорошо я знаю, как он пользовался чужими сведениями. У него почти совершенно не было интереса к книгам (мне припоминается, что на улице Лежандр, на полках за фальшивыми переплетами скрывались гребни, щетки и флаконы духов). В чужих описаниях он ищет чего-нибудь годного для укрепления и поддержания собственных познаний, а в поэзии, и то лишь иногда, какой-то смутной экзальтации. Думаю, что у него совершенно отсутствовал интерес к естественным наукам.

И вдруг две поразительные страницы -- "Рассказ о посещении странноприимного дома" -- могут быть сравнены с "Choses vues"* Гюго; они показывают, что мог бы дать Баррес, если своим советчиком сделал бы самого себя, а не носился бы со "своими" покойничками. Эти страницы -- прекрасны. В антологию Барреса их непременно нужно включить: они освещают его с самой лучшей стороны.

_______________

* "Виденное". (Прим. перев.) _______________

Удобные идеи ложны...

Заправский журналист никогда не напишет: "они готовы начать переговоры с Советами", а непременно: "они готовы игнорировать все преступления прошлого и нежно пожать кровавую руку московских палачей". Вся статья "Лозаннской газеты" (от 6 июля) выдержана в этом тоне. Подписано: Эдм. Р. и озаглавлено: "Америка против Советов". Статья полна "благородного" негодования.

"А знаешь, ведь нужно говорить, что это скверно", -- сказал R. L. с большей долей откровенности, чем юмора, бросая последние произведения J. M. на стол Р. А., который и передал мне эти слова. Можно быть католиком и даже убежденным последователем Фомы Аквинского без J. M. и даже вопреки J. M.; по крайней мере, меня так убеждал Р. А.; а Р. А. заботится об истине: он честен насквозь.

Так или иначе, слова своего брата он передавал с восторгом и не без одобрения. Он сам если и сказал бы это, то из некоторой причуды и уж, конечно, с иронией...

Прежде чем открыть книгу, они уже знают, что нужно о ней думать, и нужно ли что-нибудь в ней отметить, и какую траву здесь рвать: сорную или хорошую; и показывать, конечно, только сорную. Как бороться с подобными людьми? Как не чувствовать себя заранее побежденным, когда из великого страха предубеждения они снисходительно относятся к книге врага и с чрезмерной суровостью к тому, что может вам понравиться. У Массиса -сплошное недоброжелательство и софизмы. Как предположить, что он не знает образа жизни Радиге* и Псишари, значение которых раздувает до абсурда?.. Но (я писал уже об этом) в конце концов сам Массис отдает ли себе отчет в своих плутнях, и не являются ли эти плутни попросту необходимой принадлежностью его "веры"?

_______________

* Раймод Радиге, умерший двадцати лет в 1923 году, оставил после себя юношеские стихи и две повести "Бес в теле" и "Бал графа Доржель", свидетельствующие о бесспорном таланте и преждевременном дряхлом эротизме. (Прим. перев.) _______________