Сказать было нечего. В моей голове тоже никак на укладывались кровь мирных жителей и пламя пожаров, разлитых всюду, куда ни кинешь взгляд. Нина снова легла, положив голову на мои ноги.
Вот уже почти два месяца я летаю с Ниной Ульяненко, а механиком у нас — вот повезло! — Вера Маменко, с которой я подружилась с первых дней формирования полка. Мы все ровесницы, хотя Нина и кажется нам старше. Она отличается от нас немногословием, сдержанностью, взрослой серьезностью. Наш 19-летний командир и в полку считается спокойной, здравомыслящей, по-житейски мудрой. Все в ней вызывает доверие — крепкая фигура, широкий лоб, прямой взгляд, сильные руки. А выражение лица такое, какое бывает у людей, хорошо знающих, чем кончится сегодняшний день и чем начнется завтрашний.
Нина перед нами имела большие преимущества: она до войны кончила аэроклуб, а мы с Маменко самолет впервые увидели только в полку. Однако Вера быстро освоила По-2. До того как стать механиком у Нины Ульяненко, она уже имела на счету более тысячи обслуженных боевых вылетов. Часто по два самолета одновременно обслуживала, и ничего — справлялась. Несмотря на небольшой рост, Вера отличалась исключительной выносливостью, а ее маленькие руки были сильными и ловкими. Ульяненко часто говорила о своем механике: «Мал золотник, да дорог».
К моему назначению в экипаж Нина отнеслась сдержанно, не проявляя ни радости, ни недовольства. Более разных людей, чем мы с Ульяненко, трудно было сыскать. Могу представить, как поначалу удивляли, а может быть, и смешили летчицу мои эмоциональные и пространные доклады в воздухе. Подлетаем, например, к контрольному ориентиру, и я, вместо того чтобы четко и коротко доложить только о времени, маршруте, ветре, обязательно добавлю еще что-нибудь о луне, или о сказочных облаках, или напридумываю нечто фантастическое о звездах.
Меня учили, что у штурмана не должно быть времени любоваться красотами природы. Штурман самолета — это мозг экипажа. В его обязанности входит сбор данных о скорости и направлении ветра, сносе машины, об облаках и о многом другом. Все эти данные следует проанализировать, сопоставить и выдать пилоту в виде трех цифр: курса, высоты и скорости полета. Это необходимо летчику, чтобы управлять машиной. С момента взлета и до посадки штурман должен в любое мгновение знать местонахождение самолета, время полета до цели, расход горючего, его запас, вносить поправки в курс, скорость и высоту, иметь готовое решение на случай ухода на запасной аэродром из любой точки маршрута. Штурман должен точно привести самолет к цели, рассчитать высоту и скорость бомбометания, определить точку сброса, отбомбиться, вывести машину из зоны огня, восстановить ориентировку и рассчитать данные на обратный маршрут. Как тут можно любоваться, например, луной, которая может тебя предать в полете, или облаками, которые могут тебя запрятать так, что и не выберешься. Красоты природы на штурманском языке именуются элементами полета.
Я знала все это, и все равно меня привлекала романтика полета. Вот и при первом вылете с Ниной, осматривая воздушное пространство, я залюбовалась крылом зари, таявшим где-то далеко-далеко, за земной поверхностью. И мне невольно захотелось коснуться волшебной яркости этого крыла, сотканного из всех цветов, существующих в природе. Плавные переходы. Ласковые тона. Но вот кто-то перечеркнул эту гармонию. Этим «кто-то» были зенитки. И тотчас пришло то состояние четкости мысли и собранности, которое приходит в минуты опасности. Я очень скоро поняла, что штурман не просто зритель. И, любуясь красками земли и неба, следами ветра, позолотой или серостью облаков, я их обдумывала. Что принесет в полете та или иная примета?
Мне ничто не мешало вести машину строго по маршруту, рассчитывать и выдерживать время, точно сбрасывать бомбы. Моя голова в полете, будто на шарнирах, кругом поворачивалась, чтобы своевременно все увидеть, все предусмотреть и быстро принять правильное решение.
Возможно, я и преувеличивала свою непохожесть и не такие уж гладкие и обкатанные были летчицы-«старички», как мне казалось. Люди разные, и должны быть такие, наверное, но в одном они одинаковы — в безусловной убежденности в правоте нашего дела и в готовности отдать за Родину жизнь. Таково время! А все лишнее, ненужное обрубить безжалостно. Я понимала, что успех приносит согласованность экипажа, и старалась понять свою летчицу с полуслова, со вздоха, с кивка головы.