Страницы из летной книжки

Черт возьми, что это? Шарик ушел в сторону, стрелка наклонилась в другую. В левую щеку задувает струя. Скольжение с креном — один миг до срыва в штопор!

— Убери левый крен и правую ногу!

Ух, опять шарик на своем месте!

Вот так и летали всю ночь. А утром, возвращаясь с последнего задания, мы обнаружили, что изменился ветер, а направление посадки осталось прежним. Машины садились с порядочным боковиком, но все летчицы справлялись отлично. Мы с Соней, сделав восемь заходов, никак не могли сесть. Нас относило в сторону. Ну, думаю, при посадке, у себя дома, угробимся. Соня же вела себя невозмутимо. Казалось, что совсем не тревожится.

Кружит над аэродромом, а приземлиться не может. Пришлось мне вспоминать, как сажали машину мои наставницы, да приглядываться к тем, кто идет на посадку. Ага, предыдущий самолет начал планировать от высокого одиночного дерева. Запомним и начнем скользить вниз, скатываясь с невидимой горки, от дерева. А потом? Надо выровнять самолет на высоте одного-двух метров и уменьшить скорость. Подаю команды летчице.

— Нас относит, — беспокоится Соня.

— Нет-нет, не поддавайся ощущениям! — Это я и себе приказываю.

Счет высоты уже идет на сантиметры, которые надо четко видеть, несмотря на скорость, с которой земля сплошной пеленой несется под самолетом. Колеса касаются земли, машина дает хорошего «козла»: не сразу садится на три точки, а сперва касается земли, подпрыгивает и лишь после этого садится как полагается. Мы рулим к стоянке. Я выпрыгиваю из кабины. Мне хочется обнять всех вокруг, а главное — землю обнять, да рук не хватает...

— Ты что, язык проглотила? — сердится замполит. — Я спрашиваю тебя: трудно с новенькой?

Замполит, майор Рачкевич, была человеком не «авиационным». Впрочем, такой она пришла к Герою Советского Союза М. Расковой, когда им поручили сформировать женскую авиачасть, но довольно скоро летчицы стали считать ее своей. Она летала за штурмана на разные цели. И могла без конца расспрашивать, как проходили вылеты, доискиваясь до мельчайших подробностей, и была благодарнейшим слушателем, когда начинались бесконечные летные байки. Зато мало кто лучше нее знал, кто как воюет и кто чего стоит. Удивительное дело: кадровый политработник, закончившая Военно-политическую академию и адъюнктуру, она казалась самой что ни на есть штатской, словно вчера сменила украинский наряд на военную форму. Трудно было представить себе КП перед боевыми вылетами без ее полной фигуры, без ее шуточек, без ее улыбочки на круглом добродушном лице, обращенной именно к тому, кто более всех в ней нуждался. Естественно, что вопрос я расценила как желание подбодрить меня.

— Товарищ майор! Бывает труднее. Ведь надо?

— Надо! — отвечает Рачкевич. — Наступление начинается. А мы должны послать на задание максимальное количество экипажей.

Наши По-2 обязаны были послушно и ревностно обслужить пехоту, ее нужды, ибо только усердием пехотинцев в конечном счете решалась победа в бою. Майор говорит, что обстановка осложнилась и оттого, что гитлеровские войска начали внезапное наступление в Арденнах, застигнув армии США и Англии врасплох. Союзники попросили помощи. Вот мы и наступаем раньше намеченного срока, когда еще не подошли резервы.

— Мы должны поддержать пехоту на варшавском направлении. Они возлагают надежды на нас, на По-2.

Рачкевич говорит очень сердечно. А я думаю о том, что сколько еще нужно сил, чтобы вытерпеть и эту ночь. И сколько их было, таких ночей, когда время тянулось нескончаемо? Я думала, как вынести все, что предстоит, — месяцы войны, быть может, годы? И сколько еще понадобится сил, чтобы вынести это напряжение. Нет, я не думала о смерти, потому что она всегда присутствовала рядом. Я не бесстрашная, но слишком много горя, смертей кругом, чтобы ежедневно скорбеть о себе. Хотелось только маленькой передышки. Хотелось в эту ночь лететь с Ульяненко или с Парфеновой, но они вывозили на задание новеньких штурманов. Подавив в себе слабость, я нарочито бодро говорю:

— Я привыкла уже к «надо».

— А ведь уже Польша, девчата, — меняя тон, улыбчиво говорит Рачкевич.

И все вокруг тоже заулыбались. И мне стало весело и радостно. Все идет к победе. Скоро Польшу освободим. Ну а уж как распорядиться, сами поляки решат. Замполит сказала: «Мы во внутренние дела не вмешиваемся — оказываем помощь, потому как интернационалисты». И еще она сказала: «Советская Армия вступила в Румынию и скоро вступит в пределы Болгарии, Чехословакии, Венгрии... И всюду мы несем освобождение народам. Скоро мир воцарится!»

— Черт возьми, — горячо заговорила летчица Клавдия Серебрякова, — хоть ничего с высоты и не видно, но ведь и впрямь летаем за границей, все польское вокруг. Только вот противник прежний — гитлеровцы. И здесь, в Польше, с ними воевать надо, как воевали раньше, на русской земле. И кто-то не доживет до победы.

— Брось! — сразу несколько голосов крикнули ей в ответ. — А может, доживем?

— Доживем-доживем, — закивала Клава головой. — Это все-таки здорово — куда докатилась война! И мы дойдем до Берлина!