Страницы Миллбурнского клуба, 1

Начну с понятия собственного «я». Когда я мыслю привычными категориями, «вскользь», то я воспринимаю собственное «я» как нечто, находящееся в уникальных отношениях с вселенной. То есть «я» – это нечто, радикально отличное от всего и всех, что «не я». Это «я» представляется чем-то, в центре своем неизменным и неизменяемым. И мне кажется очень важным сделать так, чтобы это «я» заслуживало и получало внимание и одобрение со стороны окружающих, а также выполняло бы свои обязанности в мире, заслуживало бы своего собственного одобрения.

 Но когда я начинаю всматриваться повнимательнее, то вижу и ощущаю, что на самом деле такое «я» – иллюзия. У меня нету даже единственного, неизменного имени. Как ко мне обращаются, как я представляюсь, зависит от контекста. Вот для читателей я – Я.К. Подруги Тата и Кира ко мне обращаются по прозвищу. Для дочки я – то американская “mommy” , то русская «мамушка». В особо официальных рабочих ситуациях меня представляют как «доктора» и произносят мою фамилию на американский манер и т.д. И мой внутренний дискурс не однороден. Я думаю то по-русски, то по-английски, а то на какой-то смеси слов и бессловесных ощущений. И в зависимости от «формы» – от того, какую роль я играю, на какое имя откликаюсь, на каком языке думаю, меняется и мое «содержание»: мой взгляд на вещи, мои способности, даже мои эмоциональные реакции. Эти изменения не всегда радикальны, но для меня заметны.

Я полагаю, что разные люди, с которыми я взаимодействую в разных контекстах, опишут и оценят меня по-разному. Например, есть ситуации, где я проявляю (как правило) достаточно высокий уровень умственных способностей и познаний, а есть ситуации, где просто поразительно, какая я тупица и невежда (например, за рулем машины). В каких-то ситуациях я веду себя невозмутимо и сдержанно, а в других – откровенно хохочу или впадаю в панику. Реакция разных людей на меня будет очень разной и потому, что они получат очень разных Я.К., и потому, что сами они тоже очень разные и в отношениях со мной играют разные роли.

К тому же, и мое тело, и мой внутренний мир меняются со временем. В конце концов это «я» умрет.

И, конечно же, мое «я» не более и не менее важно, чем все остальные «я», населяющие мир.

Короче, мое «я» существует («я мыслю – значит, существую»), но совсем по-другому, чем мне это представляется, когда я об этом думаю поверхностно, по привычке. «Цепляние» за иллюзорное «я» превращает его в эгоцентричное «Я-Я-Я», сосредоточенное на себе, а значит – неспособное принимать реальность такой, какая она есть, а потому болезненное, страдающее и причиняющее неудобства и даже страдания другим. Я стараюсь с помощью буддизма и даосизма, посредством «прыжков в пустоту» ослабить это цепляние, стряхнуть, хотя бы время от времени, бремя этой иллюзии.

Вышеупомянутая буддийская монахиня Пема Чодрон в своих лекциях «Там, где страшно» сказала: «Отсутствие эго – это, по существу, просто гибкая самоидентификация, которая проявляется в жизни в таких качествах, как любознательность, адаптивность, чувство юмора, легкость и игривость. Это способность смиряться с незнанием и непониманием, даже с незнанием самого себя или других людей» (перевод с английского А. Сливковой – М. Гаятри).

 

О каменных стенах

Я смотрю на то, как я воспринимаю не только саму себя, но и других людей, скажем, свою дочку. Поскольку она растет «на глазах», я не склонна забывать о том, что она – не статическая «точка», а процесс непрерывного изменения. Но мне все время хочется найти способ сделать ее неуязвимой, гарантировать, что она будет защищена от всех бед и бессмертна (или, по крайней мере, переживет меня).

С одной стороны – это чувство вполне естественно и необходимо. Было бы ужасно, если бы я не испытывала такого желания. И с точки зрения эволюции такое желание вполне логично. С другой стороны, идея, что что-либо может сделать ее неуязвимой и бессмертной – иллюзия. И если я цепляюсь за такую иллюзию, то рискую здорово ей навредить – и психологически, и практически. Мне кажется, что родители иногда уродуют жизнь своим детям именно потому, что они пытаются «вытрясти» из вселенной или из своего чада такие гарантии.

Вообще, желание добиться неоспоримой власти над всем, что может изнутри или снаружи угрожать комфорту и незыблемости привычного «я», вокруг которого вращается привычное «мироздание», – это, по-моему, один из основных двигателей того, что мы склонны называть «человеческим злом». Домашний тиран, избивающий жену и детей, «чтобы знали свое место и не смели...», скупой рыцарь, для которого золото важнее, чем человеческие кровь и слезы, участник толпы, забивающей камнями женщину, обвиненную в непокорности к диктатам семьи или общины, погромщик, инквизитор, опричник, террорист (красный, белый или любой другой расцветки) – все это, на мой взгляд, печальные примеры людей, пытающихся любой ценой заткнуть все щели, из которых дует сквознячок пустоты, сомнения, неопределенности.