Страницы моей жизни. Воспоминания подруги императрицы Александры Федоровны

Вероятно, все же государь отчасти тревожился о своем семействе, когда высказывал сожаление, что в Петрограде и Царском Селе нет настоящих кадровых войск (в Петрограде стояли резервные полки), и выражал желание, чтобы полки гвардии поочередно приходили в Царское Село на отдых и, в случае нужды, думаю, чтобы предохранить от грозящих беспорядков. Первый приказ последовал Гвардейскому экипажу выступить с фронта в Царское Село, но почти сейчас же он получил контрордер от временного начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Гурко, заменившего больного генерала Алексеева. Насколько я помню, командир экипажа испросил тогда дальнейших приказаний государя через дворцового коменданта. Государь вторично приказал Гвардейскому экипажу следовать в Царское Село, но, не доходя Царского, снова экипаж был остановлен высшими властями под предлогом, кажется, карантина, и только после третьего приказания его величества прибыл в Царское Село. Государь вызвал и другие гвардейские части. Так, например, он приказал уланам его величества следовать в Царское. Но государь рассказывал, что приехавший генерал Гурко под разными предлогами отклонил приказание государя.

Боялись ли, что государь догадается о серьезном положении, не знаю, но стали торопить его уехать на фронт. 19 или 20 февраля к государю приехал великий князь Михаил Александрович и стал доказывать ему, что в армии растет большое неудовольствие по поводу того, что государь живет в Царском Селе и так долго отсутствует в Ставке. После этого разговора государь решил уехать. Недовольство армии казалось государю серьезным поводом спешить в Ставку, но одновременно он и государыня узнали о других фактах, глубоко возмутивших их и сильно обеспокоивших. Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол, сэр Бьюкенен, принимает деятельное участие в интригах против их величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому случаю. Государь добавил, что он намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России, усматривая в этом желание Англии устроить у нас революцию и тем ослабить страну ко времени мирных переговоров. Просить же об отозвании Бьюкенена государь находил неудобным. «Это слишком резко», – как выразился его величество.

16 февраля, накануне отъезда государя, у меня обедали 2 или 3 офицера Гвардейского экипажа, приехавшие с фронта, и моя подруга Лили Ден. Во время обеда я получила записку от императрицы, которая приглашала нас всех провести вечер у их величеств. Государь пришел очень расстроенный. Может быть, другие и не заметили, но я хорошо знала его. Пили чай в новой комнате за круглым столом. На другой день утром, придя к государыне, я застала ее в слезах. Она сообщила мне, что государь уезжает. Простились с ним, по обыкновению, в зеленой гостиной государыни. Императрица была страшно расстроена. На мои замечания о тяжелом положении и готовившихся беспорядках государь мне ответил, что прощается ненадолго, что через несколько дней вернется. Я вышла потом в четвертый подъезд, чтобы увидеть проезжающий мотор их величеств. Он промчался на станцию при обычном трезвоне колоколов Федоровского собора.

Мне в этот день очень нездоровилось. Утром я с трудом занималась в моем лазарете, во время операции еле держалась на ногах, но тяжелобольной не хотел без меня подвергаться операции, и, пока я держала руку солдата, сама чуть не свалилась. Проводив государя, я легла, написав государыне, что не могу прийти к чаю. Вечером пришла Татьяна Николаевна с известием, что у Алексея Николаевича и Ольги Николаевны корь. Заразились они от маленького кадета, который приезжал играть с наследником десять дней тому назад. Мы с императрицей долго сидели днем в этот день у детей, так как была больна воспалением уха великая княжна Ольга Николаевна. Кадет подозрительно кашлял и на другой день заболел корью. Для себя я не верила в возможность заразы. Несмотря на сильный жар, на другой день, 22 февраля, я превозмогла себя и встала к обеду, когда приехала моя подруга Лили Ден. Вечером императрица с княжнами пришла к нам, но у меня сильно кружилась голова, и я еле могла разговаривать.

На следующий день императрица нашла, что у меня появились подозрительные пятна на лице, привели докторов Боткина и Полякова, которые определили корь в очень сильной форме; заболела и великая княжна Татьяна Николаевна. Дорогая императрица, забыв все свои недуги, надев белый халат, разрывалась между детьми и мною.