Страницы моей жизни

Кончался день на «Штандарте». Как ясно я помню светлые июньские вечера, когда каждый звук доносился с миноносцев, стоящих в охране; запах воды и папироски Государя. Сидим мы на полупортиках и беседуем. Длинные рассказы о его юности Или впечатления прошедшего дня, — и как мирно было в окружающих лесах, и на озерах, и на далеком небе, где зажигались редкие звездочки; так же мирно и ясно было на нашей душе. Проснемся, и опять будет день, наполненный радостными переживаниями; все будем вместе, та же обстановка и люди, которых любили Их Величества. «Я чувствую, что здесь мы одна семья», — говорил Государь. Мне казалось, что и офицеры, соприкасаясь с Их Величествами и видя их семейную жизнь, проникались лучшими чувствами и настроением.

Глава 7

Осенью 1912 года Царская Семья уехала на охоту в Скерневицы (имение Их Величеств в Польше). В то время в лесах, окружающих Скерневицы, еще водились зубры, впоследствии, во время войны, уничтоженные немцами, вырубившими и леса. До войны Скерневицы были одним из любимейших местопребываний Государя.

Я же вернулась на свою дачку в Царское Село, но ненадолго. Получила телеграмму от Государыни, в которой сообщалось, что Алексей Николаевич, играя у пруда, неудачно прыгнул в лодку, что вызвало внутреннее кровоизлияние. В данную минуту он лежал и был серьезно болен.

Как только ему стало получше, Их Величества переехали в Спалу, куда вызвали и меня. Проехав Варшаву, я вышла на небольшой станции, села в присланный за мною тарантас и после часовой езды по песчаным дорогам приехала к месту назначения. Остановилась в небольшом деревянном доме, где помещалась свита. По обеим сторонам длинного коридора шли жилые комнаты, из коих две были предоставлены мне и моей девушке. Великие Княжны меня ожидали и помогли разложиться. Они сказали, что Государыня меня ждет, и я поспешила к ней. Застала я ее сильно удрученной. Наследнику было лучше, но он еще был очень слаб и бледен. Деревянный дворец в Спале был мрачный и скучный. Внизу, в столовой, постоянно горело электричество. Наверху, направо, были комнаты Их Величеств, гостиная со светлой ситцевой мебелью, единственная уютная комната, где мы проводили вечера, темная спальня, уборная и кабинет Государя; налево от лестницы — бильярдная и детская. Пока здоровье Алексея Николаевича было удовлетворительно, Государь со свитой или один охотился на оленей. Уезжали они рано утром в высоких охотничьих шарабанах, возвращаясь только к обеду. Мы же занимались с детьми или читали с Государыней. После обеда, при свете факелов, Государь со свитой выходил на площадку перед дворцом, где были разложены убитые олени; при осмотре охотники играли на трубах. Картина была красивая, но я не ходила, жалея убитых зверей. На лестнице и в коридорах во дворце повсюду были развешены оленьи рога с надписями, кто именно убил того или другого оленя. Дворец был окружен густым лесом, через который протекала быстрая речка Пилица; через нее был перекинут деревянный мост. Утром я часто гуляла по берегу реки; дорогу эту Их Величества называли дорогой к грибу, так как в конце дороги стояла скамейка с навесом вроде гриба. Государь любил ходить далеко в лес. Помню, как он раздражался, когда замечал, что полиция следит за ним.

Первое время Алексей Николаевич был на ногах, хотя жаловался на боли то в животе, то в спине. Он очень изменился, но доктор не мог точно определить, где произошло кровоизлияние. Как-то раз Государыня взяла его с собой кататься, я тоже была с ними. Во время прогулки Алексей Николаевич все время жаловался на внутреннюю боль, каждый толчок его мучил, лицо вытягивалось и бледнело. Государыня, напуганная, велела повернуть домой. Когда мы подъехали к дворцу, его уже вынесли почти без чувств. Последующие три недели он находился между жизнью и смертью, день и ночь кричал от боли; окружающим было тяжело слышать его постоянные стоны, так что иногда, проходя его комнату, мы затыкали уши. Государыня все это время не раздевалась, не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживая у кровати своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой, часто без сознания. Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное, восковое лицо с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный.

Как-то раз, войдя в комнату сына и услышав его отчаянные стоны. Государь выбежал из комнаты и, запершись у себя в кабинете, расплакался. Однажды Алексей Николаевич сказал своим родителям:

«Когда я умру, поставьте мне в парке маленький каменный памятник».