Страницы незримых поединков

За несколько тысяч километров от Оренбурга оператор разведцентра в немецкой военной форме с узкими витыми погончиками, плотно натянув наушники, торопливо записывает писк морзянки и мчится доложить начальству очередное срочное сообщение.

Ему не положено знать, кто тот человек, который только что отстучал радиограмму из далекого советского тыла. Лишь немногие руководители разведцентра знают псевдоним агента: Сагайдачный. И еще меньшее число людей — подлинное его имя: Николай Иванович Смеречинский.

Фашистский генштаб был доволен. Соответствующие его отделы анализировали полученные сообщения: количество проследовавших воинских эшелонов. Их маршруты. Характер грузов. Примерная численность войск. Дислокация военных объектов в Оренбурге и близлежащих регионах. Их продукция. Подтверждения о готовности принять предназначенных для заброски в советский тыл фашистских разведчиков.

Естественно, данные агента и сам факт его работы не под контролем чекистов немцы старались перепроверить прямо и косвенно: они не доверяли до конца даже самым преданным своим холуям из русских. Невозможно было перепроверить все, советская контрразведка действовала эффективно, забрасываемые агенты часто исчезали сразу же или после первых сеансов радиосвязи. Но в тех случаях, когда проверка удавалась, сведения Сагайдачного оказывались достоверными. Он работал осторожно, основательно, располагал все большей информацией.

Исходя из нее, фашистский генштаб перебрасывал свои части к местам предполагаемого сосредоточения советских войск, снимая их со спокойных участков фронта, готовил наступательные операции или оттягивал дивизии в оборону.

Правда, агент — не господь бог, всего знать и учесть он не может, война есть война: советские войска переходили в наступление не там, где предполагалось. Крупно просчиталось фашистское командование, например, использовав данные Сагайдачного в самом начале его деятельности во время Сталинградской битвы.

И все же агент был на хорошем счету, его сведения принимались и использовались почти до весны сорок пятого.

Генштаб был им доволен.

Советский Генштаб.

Он вел через Сагайдачного-Смеречинского радиоигру с самого первого выхода в эфир радиоточки в Оренбурге. Высококвалифицированные специалисты тщательно готовили тексты передач. Одной только дезинформацией питать врага было нельзя, он быстро раскусил бы обман. Поэтому в радиограммах из Оренбурга содержались и достоверные сведения, особенно такие, которые немцы могли перепроверить.

Вместе с такой приманкой фашисты «съедали» и данные, которые оборачивались военными неудачами крупных соединений, провалом лучших немецких агентов.

Николай Иванович Смеречинский воевал всего несколько дней, так сложилась его несчастливая военная судьба. «Воевал» — если вести речь о прямых боевых действиях. Но он воевал и тогда, в тыловом Оренбурге, когда его «радиоточка» стала «огневой точкой», бившей по врагу.

Война отмерила ему испытаний полной соленой меркой: первые бои, ранение, плен, концлагерь. Фашисты посчитали, что этого достаточно, чтобы можно было сломить человека. Они не учли только, что человека — можно, настоящего советского человека — нет.

Если идти от частного к общему, от судьбы конкретного человека Николая Ивановича Смеречинского к судьбе его народа, то фашисты просчитались точно так же, как, покорив народы почти всей Европы, они решили, что сломят и советский народ.

Об этом я думал, слушая рассказ воина и чекиста о том, что ему довелось пережить и совершить.

1

В Оренбург Николай Иванович Смеречинский попал впервые за три года до войны. Город и степи вокруг него показались ему скучными после «вышнэвеньких садочков» родной Винницы, после тихого величавого Днепра и зеленых круч Киева, где он по комсомольской путевке учился в артиллерийской школе.

Особенно трудно было, когда на степь как-то сразу обрушивался плотный, обжигающий зной. Травы и весенние тюльпаны выгорали, временами задувал ветер из полупустынь и гнал пыльные смерчи. Глазам было больно от низкого большого солнца. Гимнастерки у 25-летнего комбата Николая Смеречинского и курсантов его батареи то взмокали, то снова высыхали, когда на полигоне по команде «тревога» расчеты мчались к орудиям и под бег стрелки секундомера расчехляли, готовили зенитки к бою. В безоблачном маревом небе появлялся самолет, за ним тащились на длинном тросе полосатая мишень-«колбаса», как она неофициально называлась.

Курсант-«первый номер», откинувшись в горячем железном кресле, ловил мишень в прицел, нажимал тяжелым сапогом на педаль — и 37-миллиметровая зенитка, по тому времени — последнее слово военной техники, била по конусу. Ее тявканье перекрывалось уханьем зениток более крупного калибра и треском зенитных пулеметов.

В такие минуты невысокий, широкогрудый, несколько медлительный капитан Смеречинский преображался. Командовал азартно, успевал за секунды стрельбы заметить все недостатки. И потом, на разборе, горячо втолковывал провинившемуся: