Страницы прошлого

Война 1914 года застала нас в деревне. В первых числах августа мои родители и старшая сестра уехали, оставив меня и младшую сестру на попечении бабушки, почти восьмидесятилетней старушки.

Деревня была чудесная. Потом, будучи уже взрослой, я поехала туда, чтобы проверить детские впечатления. И оказалось, что память не обманула меня: место это было действительно прекрасно.

Горный поток веками долбил себе путь меж гор. Образовался глубокий овраг длиной в несколько километров. Горные хребты по обе его стороны поросли лесом: на вершинах — пихты и буки, ниже, куда достигало влажное дыхание потока, — ольховые рощи. Между лесом и рощами на склонах гор люди выстроили себе дома. Маленькие поселки по нескольку домов, разбросанные на протяжении километра. Вдоль потока пролегла дорога.

Летом поток превращался в узенькую, извивающуюся ленточку. В прозрачной воде мелькали форели. Осенью и весной поток прибывал, разрастался, ревел, как настоящая река, подмывал деревья, заливал луга. Зимой он замерзал у берегов, но посередине всегда струилась журчащая, вечно живая вода.

На краю оврага стоял дом, в котором мы жили. Дальше уже открывался вид на широкую долину, посреди которой протекала река. На горизонте темнели покрытые лесами горы, а если взойти повыше нашего дома, в ясный, солнечный день далеко-далеко можно было увидеть зубчатую цепь Татр. Они вырисовывались на небе, как серебристая апликация.

Здесь было все. На склонах, среди куч серых камней, росла крупная сладкая земляника, в старой каменоломне кустилась колючая ежевика, черешневые рощи покрывались летом красными ягодами. Цвели желтые жабники над маленькими ручейками, осенью пылала калина, зимой бесчисленные дорожки заячьих следов пересекали снега во всех направлениях. В каждом уголке, в каждом месте можно было всякий день открыть что-нибудь новое. В неглубокой речушке, в узких ямках сидели большие темные раки. В густом малиннике можно было неожиданно наткнуться на маленькую серну, которая, заметив человека, в испуге кидалась прочь. В дуплах деревьев гнездились пестрые дятлы. В ольшанике над рекой кричали сороки в лохматых, как огромные шапки, гнездах. В каждом кусте, в каждой расщелине дерева ютилась в начале лета птичья семья: разинутые клювы птенцов, трепыхание крыльев, черные бусинки любопытных глазок…

На крутых склонах виднелись крошечные крестьянские поля. Узенькие полоски, квадратики, треугольнички… Там и сям чернеют кучки камней: во время пахоты их выбирают из земли и сваливают в кучу. На полях росли картофель, невысокая рожь, низенький овес, благоухал красный клевер. С трудом, с огромными усилиями возделывались эти поля, не всюду могла добраться лошадь с плугом. Да и не в каждом доме была лошадь. Селение было бедное — горная деревушка на тощей, каменистой земле.

Мужчин в деревне почти не было. До войны многие уезжали в Америку, чтобы там, в лесах, на рудниках, на фабриках, заработать немного денег. Война и набор в армию австрийского императора забрали остальных. Вот и работали одни женщины: пахали, сеяли, копали — с нечеловеческими усилиями кое-как справлялись с хозяйством. Войска реквизировали коров, хлеб, картофель; война объедала и без того уже голодную деревню. Дети ходили покрытые нарывами: им не хватало необходимой пищи. Не было хлеба, не было жиров, ничего не было.

И все же я вспоминаю те три года, как прекрасный период, период, который многому научил меня, навсегда остался в памяти и повлиял на всю мою дальнейшую жизнь.

В ноябре 1914 года все больше приближался к нам гул пушек.

Если взойти на пригорок, с которого открывалась вся долина реки Скавы, можно было видеть, как непрерывно ползли в обе стороны черные гусеницы поездов: одни везли в Карпаты солдат, другие увозили назад, вглубь страны, раненых. Во всякое время дня к расположенной в нескольких километрах станции шли деревенские женщины. Они забирали из домов все, что могли, и несли раненым: молоко уцелевшей от реквизиции коровы, чай, заваренный из сушеных листьев земляники, лепешки из овсяной муки. Делились с ранеными своим крошечным достоянием, отдавали им, в ущерб себе и своим детям, ту жалкую пищу, которую еще можно было найти в избе.

День и ночь шли поезда. Тянулись по дороге в местечко деревенские женщины, чтобы отнести раненым яблоки, собранные в садах, груши с деревьев на межах, хранившиеся до того в сене, на чердаке, или в амбаре, в ларе, на зиму.

Все ближе становился гул пушек. Он перекатывался как отдаленный гром, висел в воздухе над покрытыми уже снегом полями. И однажды с той стороны, где грохотали пушки, примчалась весть. Сея страх, она обрушилась на деревню: казаки!

Люди выходили из домов и с побледневшими лицами глядели в сторону широкой долины. Это там отступали от Карпат войска и шла царская армия. В деревне женщины прятали остатки зерна, закапывали в землю свои жалкие богатства…