Страницы жизни русских писателей и поэтов

Поскольку властям не до вольности раба, то " Родился в обществе закон". Если есть закон, должен быть и судья с атрибутами: "…зерцало, меч, весы"… Судья, по мысли автора оды, должен быть равным для всех.

Равно на все взирает лицы,

Ни ненавидя, ни любя.

Он лести чужд, лицеприятства,

Породы, знатности, богатства…

Он образ божий на земле.

Но "образ божий" закрыло "чудовище ужасно!" Покрывши разум темнотою

И всюду вея ползкий яд,…

"Закон се божий", – царь вещает;

Обман святый, – мудрец взывает, -

Народ давить, что ты обрел".

Далее автор не стесняется в выражении.

Чело надменное вознесши,

Приняв железный скипетр, царь,

На громном троне властно севши,

В народе зрит лишь подлу тварь.

Власть давит народ, унижает, топчет.

И мы внимаем хладнокровно,

Как крови нашей алчный гад,

Ругаяся всегда бесспорно,

В веселы дни нам сеет ад.

Рабство не подходит для русских людей. Объединившись, они поднимаются на борьбу.

Из недр развалины огромной,

Среди огней кровавых рек,

Средь глада, зверства, язвы темной,

Что лютый дух властей возжег, -

Возникнут малые светила;…

Ода заканчивается пророчески.

Мне слышится уж глас природы,

Начальный глас, глас божества;

Трясутся вечна мрака своды,

Се миг рожденью божества.

До Радищева не один из пиитов не осмелился написать подобного, и открыто заявить, что "Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние…"

Рылеев, Пушкин, Лермонтов, Некрасов и другие поэты продолжили революционные мысли, высказанные свободомыслящим дворянином.

Полностью ода "Вольность" вышла отдельной брошюрой в издательстве "Сириус" лишь 1906 году, а до этого времени была под запретом, но любознательные читатели знакомились с нею по спискам.

В популярном того времени журнале "Беседующий гражданин" Радищев опубликовал "Беседы о том, что есть сын Отечества". "Не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества (патриота). Под игом рабства находящиеся не достойны украшаться сим именем. Но где он? Где сей, украшенный достойно сим величественным именем?

– Не в объятиях ли неги и любострастия? Не объятый ли пламенем гордости, любоначалия, насилия? Не зарытый ли в скверно-прибыточестве, зависти, зловожделении, вражде и раздоре со всеми даже и теми, кои одинаково с ним чувствуют и к одному и тому же устремляются? Или не погрязший ли в тину лени, обжорства и пьянства?….Или тот, простирающий объятия свои к захвачению богатства и владений целого отечества своего, а ежели бы можно было, и целого света и который с хладнокровием готов отъять у злосчастнейших соотечественников своих и последние крохи…"

По – Радищеву, тот имеет право называться сыном отечества тот, кто: " …приучил свой дух к трудолюбию, прилежанию, скромности, умному состраданию, к охоте благотворить всем, к любви отечества, к желанию подражать великим в том примерам, також к любви к наукам и художествам…".

Все написанное, в том числе и "Житие Федора Васильевича Ушакова", не определили дальнейшую судьбу писателя, он вынашивал в сердце другое, более значимое, более дерзкое, но необходимое для России произведение, и со средины 1780 года вплотную приступил к его написанию. Законченное через девять лет "Путешествие из Петербурга в Москву", стало главным и драматичным трудом всей жизни автора.

22 июля 1789 года от председателя управы благочиния обер-полицмейстера Никиты Рылеева, Радищев получил разрешение напечатать книгу, но типографии Петербурга отказались выполнять заказ.

В 1790 году писатель у себя дома на улице Грязной, ныне Марата, а по другим версиям в имении отца в села Вернее Аблязово, выпустил без указания фамилии 650 экземпляров мятежной книги. Из них 25 отдал книгопродавцу Зотову на реализацию, 7 подарил близким друзьям, 30 – 70 экземпляров "пропали", а остальные, чувствуя угрозу со стороны властей, автор сжёг.

"Путешествие" – это не выдумка Радищева, а реальная жизнь крепостной России времен Екатерины , виденная им с малых лет, и взятой в качестве примера с промежутков почтового тракта от Петербурга до Москвы.

Произведение оказалось настолько смелым и революционным, что спустя более два века остается отражением настоящего в прошлом жизни русского народа. Пытливый ум оказался у путешественника и зорким оказался глаз.

Начинается книга с обращения автора к любезнейшему другу.

"Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтобы чувствовали мы бедствия, а блаженства николи? "Отыми завесу с очей природного чувствования – и блажен буду". Сей глас природы раздавался в сложении моем… Я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению"… После обращения Александр Николаевич сел в кибитку, и тронулся по тракту в первопрестольную, время от времени, делая остановки в различных местах.