Странная дружба

— А ты ведь и меня спас, — неожиданно смешливо припомнила она. — От того мяча, помнишь?

Признаться, в данный конкретный момент Максим об этом подзабыл. И теперь в его голове лампочкой зажёгся ответ — остроумный или нет — о том, что это его хобби — спасать красивых девушек.

Но ответить так он почему-то не решился — наверное, степень самоуверенности ещё не доросла до такого уровня.

— Ты, по-моему, сама в последний момент отскочила, нет? — а вот на откровенное враньё силы очень даже нашлись.

— У меня реакция плохая, — безнадёжно махнула рукой Женька. — У Марго, наверное, скоро слёзы кровавые пойдут — так она смотрит, когда я в музыку не попадаю.

Максим засмеялся. И быстро натянул на лицо приличное выражение:

— Может, вам просто музыку сменить?

Женька благодарно улыбнулась. А потом поёжилась, торопливо оглянувшись на ворота.

— Пойдём, может?.. А то Танька сейчас народ с вилами приведёт — ещё под раздачу попадём.

Переживала Женька, конечно, не столько о возможности попасть на вилы, сколько от осознания, что безопасный мир стал чуть менее безопасным. Максим и сам ощутил неприятный холодок, глядя на редкие зубцы ворот. Только что — у него заныло потянутое плечо — он пролезал через них. А кто может пролезть ещё? В конце концов, не каждый преступник обладает крупным телосложением.

— Я провожу… — вырвалось у него. А потом, будто уточнив, спросил: — Можно?

Секунду, что Женя молчала, Максим видел, что на щеках её мелькнул насыщенно-розовый. А потом она кивнула. И уже второй раз заправила прядку за ухо.

Они двинулись по тропе в лагерной цивилизации. Её тонкие ноги мелькали совсем рядом с Максимовыми — кряжистыми и тёмными по сравнению с ними. Шла Женя будто по ровной линии, которую видела только она, торопливо перескакивая с одной ноги на другую. Максим сбавил шаг.

— А ты раньше была в лагерях? — спросил Максим, чтобы спросить хоть что-то — тишина подзатянулась.

— Давно, лет в восемь, — кажется, охотно отозвалась Женя. — Но у меня там через неделю отит начался, и меня домой забрали. Кстати, я только в машину села, и ухо проходить начало. К дому когда подъехали — уже ничего и не было.

— А меня так решили к спорту приобщать, — истинную причину его здесь пребывания Максим озвучивать не стал. Тем более, сам её пока только смутно чувствовал. — Поздновато, наверное.

— Да ну, — не согласилась Женя. — Поздно — это когда маньяк уже нападает. Ой…

Фраза про маньяка вырвалась у неё совершенно случайно — как альтернатива фразы вроде «поздно — когда акулы ноги доедают».

Тут они рассмеялись вдвоём, решив не углубляться в тему. И пошли, не сговариваясь, чуть быстрее. И уже почти вышли к одному из старших корпусов. Там было тихо. В отличие от корпуса административного, куда уже давно успела заскочить Таня.

Виталий Викторович был замом по воспитательной работе. И, так как воспитываться современное поколение не любит (интересно, какое-нибудь любило?), то очередей из воспитанников к нему не выстраивалось. Поэтому эта девчонка, шаровой молнией залетевшая в душное пространство, в первые секунды напугала его до чёртиков.

И всё же трезвость мысли не до конца покинула Виталия Викторовича — в её бессвязном вопле он явственно различил слова «маньяк», «опасность» и «охренеть».

— Погоди, погоди, — Виталий Викторович бессознательно вынес перед собой раскрытую ладонь в надежде притормозить словесный поток. — Кто маньяк?

— Да я откуда знаю? Мужик какой-то! — накал Танькиной экспрессии не уменьшался, но мельтешить она стала меньше — отвлеклась тёмную линию, уходящую на ладонь зама по воспитательной работы из-под металлического ремешка часов.

В голову сама собой пришла мысль о тюремных наколках, поэтому Танька и решила притормозить.

— Где мужик? — напрягаясь, вопросил Виталий Викторович.

— Да за воротами стоял!

— И что делал?

— Ну… на меня смотрел…

Повисла многозначительная пауза. Во взгляде зама так и читалась мысль о том, мало ли кто куда смотрит.

— А ещё что делал?

— Он в кустах сидел! И из кустов на меня вылез!

— А ты где была?

Танька, конечно же, сообразила, что сообщать о том, что вылезала за территорию лагеря, не стоило. И стала на ходу сочинять:

— Да с сестрой гуляла! Идём, никого не трогаем, а тут он перед воротами. Из кустов, в смысле вылез. Вот чего ему в кустах перед лагерем делать? Тут ни деревни, на остановки рядом нет! И в лесах ещё не созревало ничего! Да и нет тут лесов — кусты одни. А он нас увидел и через забор лезть стал! — увлёкшись, Танька наглядно продемонстрировала, как маньяк перелезал через забор, используя личный недавний опыт. — И на нас всё смотрит. Вот так, — изобразила бычий взгляд. — А потом в карман за чем-то полез. И улыбаться стал! — Таня растянула губы в крокодильей улыбке. — Да жирный оказался. Застрял там, как свинья! — она сама себя осекла, понимая, что даже для неё сейчас изображать свиные визги будет излишне. — И здоровый весь такой! А если это педофил? И ночью теперь вернётся? А тут дети! А он, между прочим — псих!