Странная философия ненасилия

Итак, ты будешь другим в следующем перерождении — и все, кто был дорог тебе, тоже станут другими. Поэтому повредить им, причиняя страдания ныне живущим существам, нельзя. К тому же участь всех ныне живущих существ предопределена — тем, как они жили в предшествующей своей жизни. Значит, им строго отмерена та мера страданий, которую они заслужили. Они все равно получат эту меру страданий — не больше, не меньше. И здесь не так уж важно, причинишь их ты или кто-то другой. Быть может, нынешнее существование настолько тягостно для существа, что гибель его от твоей руки с последующим возрождением в ином качестве будет для него благом.

Поэтому требование ненасилия для индуса вовсе не продиктовано интересами других. Оно продиктовано исключительно его собственными интересами. (Точно так же, как заповеди о любви к ближним христианин следует вовсе не ради этих ближних, а ради себя самого — ради спасения собственной души).

Пойдем дальше. До Будды индийские проповедники призывали жить и действовать в каждой из жизней лучше, чтобы быть более успешным в следующей. Такая вера обеспечивала человеку позитивную мотивацию и снимала мучительный вопрос, который терзает его во второй половине жизни: а ради чего я выкладываюсь, если все мои достижения умрут вместе со мной. Оказывалось, что заслуги не умрут — они будут копиться, обеспечивая все больший и больший успех в следующих перерождениях.

Будда своим учением снял всю эту «позитивную мотивацию». Он заявил, что вся жизнь — это страдание. Даже жизнь самого успешного, самого богатого, самого счастливого человека — это страдание. Просто до поры-до времени он этого не понимает. Не понимал этого и сам Будда, когда еще не был Буддой и вел жизнь принца, полную наслаждений. Если мы будем, как это было оговорено, понимать произошедшее с принцем Гаутамой не как волшебную сказку, в которой исполняются предсказания, а как вполне реальный случай с реальным человеком, переживающим кризис середины жизни, то случилось с ним следующее. Он счастливо жил в удовольствиях и в роскоши (наивные народные предания попытались изобразить это количественно, выдумывая огромные полчища танцовщиц, любовниц и прочего, но все это — от того, что человечество еще не научилось изображать внутреннее состояние счастья). Затем принц встретился с болезнью, старостью и смертью. Эта встреча вовсе не обязательно была реальной: если бы принц был не готов к ней внутренне, он ничего бы не испытал при виде старика, больного и мертвого. Покажи ему хотя бы целую процессию престарелых — он отвернулся бы от нее, предпочтя этому жалкому зрелищу созерцание своих прекрасных спутниц или даже просто воспоминания о них. Ни один ребенок не испытывает никакого страха при виде старика, больного или мертвого, потому что уверен — сам он никогда не заболеет так, недетскими болезнями, не состарится и не умрет. Опыт показывает: умирают всегда другие. Нет, Будда испытал такой страх, который заставил его полностью изменить свою жизнь, именно потому, что почувствовал, что смертен сам. Кризис середины жизни начинается именно тогда, когда тридцатилетний человек уже непосредственно ощутил свою смертность, испытав первые атаки взрослых, смертельно опасных болезней.[24] Так что Будда вполне мог пережить свои встречи со старостью, болезнью и смертью мысленно, не наблюдая воочию старика, больного и похоронную процессию. Ему вполне было достаточно одного рассказа о них — вовсе не обязательно рассказа возничего, который едва ли был златоустом, способным потрясать слушателя. Среди извозчиков и таксистов такие мастера воздействия на человека встречаются редко.

Оригинальность решения, найденного Буддой, состояла в том, что он решил бороться со своим витальным страхом, отучая себя от слишком большой привязанности к жизни. Его наверняка испугал пережитый приступ страха перед старостью, болезнью и смертью. Он узнал, что никто из людей не может избежать их. Далее, как великий психолог древности, он решил: если каких-то вещей в жизни не избежать, надо изменить отношение к ним. Панический страх за свое здоровье, к которому, в сущности, и сводятся страх старости, страх болезни и страх смерти, навел Будду на мысль, что это здоровье не следует ценить так высоко. Иначе мучительные принципы витального страха будут повторяться.

Если так, то надо определить, что представляет собой здоровье. Открытие, сделанное под фикусом,[25] состояло в том, что здоровье — это способность испытывать желания.

Следовательно, последовательно убивая в себе желания, мы сможем убить здоровье в себе. А если мы не будем чувствовать такого здоровья в себе, то мы не так будем бояться его потерять. Ведь на самом-то деле страшна не старость как таковая — она может быть вполне здоровой и долгой. Страшна не болезнь — к ней можно привыкнуть и сжиться с ней. Страшна даже не смерть — философ был прав, говоря: «Когда есть мы, ее нет, когда есть она, нет нас».