Странная история дочери алхимика

– Да, конечно, – Ватсон вынул записную книжку из нагрудного кармана, открыл ее и зачитал: – «Убийства в Уайтчепеле сумасшедший Ренфилд пропадавший две недели вчера вернулся и признался во всем содержится в лечебнице в Перфлите пришлите полицейского инспектора как можно скорее. Гэбриел Бэлфур MD». Это звучит недвусмысленно, мисс Джекилл.

– Откуда вам знать, в чем он там признался? – встряла Диана. – Вы же с ним еще не говорили лично. Может, он сам не понимает, что плетет, он же сумасшедший.

– Вот поэтому мы собираемся допросить его лично, – сказал Холмс. – Думаю, мы как раз подъезжаем к Перфлиту.

Они и правда прибыли. Поезд подошел к станции, Мэри подхватила сумочку, Диана тоже стала собираться. Господи, этой девочке четырнадцать, неужели так трудно не забывать собственную шляпку? Мэри пришлось ей напомнить, что шляпу нужно надеть на голову. Она вспомнила, сколько раз жалела, что у нее нет сестренки – сперва подруги в играх, потом – помощницы в домашних делах… Ну вот, теперь у нее есть сестра. И до чего же она раздражает своим наличием! Но все равно Мэри не могла не попросить ее секунду постоять спокойно, чтобы поправить ей шляпку, которую та надела исключительно криво.

Диана: – Я вообще не понимаю, зачем нужны шляпы.

Мэри: – Это своего рода общественное соглашение. Дамы носят их, чтобы соответствовать ожиданиям общества, независимо от того, есть в их ношении практический смысл или нет.

Диана: – Ну и как это противоречит тому, что я сказала?

Жюстина: – В кои-то веки соглашусь с Дианой. Я не вижу особого смысла в следовании общественным соглашениям. Зачем надевать шляпу, если нет цели защитить голову от холода? Зонтик укрывает от дождя, парасолька – от солнца. Зачем следовать общественному соглашению, если в нем нет практической пользы?

Кэтрин: – Потому что мы и так достаточно необычны. Незачем привлекать к себе лишнее внимание.

Мэри так привыкла к лондонской многолюдности и висящему в воздухе смогу, что Перфлит с его маленькими аккуратными магазинчиками и далеко отстоящими друг от друга домами ее просто поразил. Это была еще не сельская местность, а городок, но дорога от станции к центру пролегала вдоль Темзы, и ее поросшие травой и золотистым дроком берега разительно отличались от каменных набережных Лондона. По другую сторону дороги рослы дубы и буки, за которыми простирались дикие топи. Самым близким к дикой природе пейзажем, который Мэри созерцала в течение многих лет, был Кенсингтонский сад. Так что ей было очень приятно оказаться за городом – пусть даже совсем ненадолго.

Когда ей в последний раз случалось выезжать из Лондона? В далеком детстве, когда ее отвозили в гости к дедушке. Тогда еще был жив отец, и они всей семьей долго ехали на поезде. Мэри помнила, как она смотрела в окно на исчезающий вдали город, а потом за стеклом потекли зеленые поля и холмы. В Йоркшире ее дед владел большим поместьем и огромным садом, где росла айва. Каждое утро экономка ставила на стол стеклянную банку с золотистым айвовым джемом к завтраку. Мэри каталась на пони по отгороженному выгону, а еще мама научила ее плести цветочные ожерелья. Она сплела одно для мамы, из маргариток, но оно оказалось слишком маленьким, и мама очень смеялась, а потом надела его на голову, как корону. Кажется, это был последний раз, когда Мэри видела маму счастливой. Потом разразилась ссора – между папой и дедушкой, что-то на тему эволюции. Дедушка, помнится, утверждал, что все это богохульство, а отец в ответ обозвал его… каким-то ужасным словом, и после этого Джекиллы почти сразу уехали обратно в город.

– Здесь очень приятно, – сказала Мэри.

– Нет уж, по мне так Лондон куда лучше, – возразила Диана. – Кому охота жить на болотах? А это что за писк?

– Птица поет, – пояснил Ватсон. – Живи вы здесь, вы бы довольно скоро к этому привыкли, мисс Хайд.

Диана фыркнула. Они втроем шли позади – впереди быстро шагали Холмс, Лестрейд и сержант Эванс, обсуждая предстоящий допрос.