Странная практика

– Дом… дом горит, – задыхаясь, проговорила она. – В него пытаются пробиться твари… Наверху человек. Возможно, умирает или уже умер…

Они заговорили – или зашипели – одновременно, а потом Кри-акх выпалил какую-то тираду на гульском, которую Грета вообще не смогла понять, и присоединился к ней у лестницы. Он схватил ее за плечи, впиваясь в них холодными жесткими пальцами.

– Вы ранены? – спросил он.

– Нет, – ответила она, еще не опомнившись и радуясь поддержке. – Нет, но Хейлторп… и дом, дом Ратвена, и все вещи, и его книги…

– Где остальные? Вы одна?

– Ушли, – сказала она. – Они пошли разбить ту штуку, выпрямитель – ту электрическую штуку, которая испускает голубой свет, – они уже знают, где она…

– Голубой свет, – прошипел один из гулей, моложе Кри-акха и, судя по строению костей, почти наверняка его сын. – Голубой огонь.

Грета недоуменно моргнула.

– Это… искра, – сказала она, – такая искра, в стеклянной колбе. Она в старом бомбоубежище под станцией метро «Сент-Полз», но сейчас не это важно… дом…

Гули обменялись быстрыми словами.

– Думаю, вы ошибаетесь, – сказал ей Кри-акх через пару секунд. – Думаю, это очень важно. Мьюлип, возьми ее, Акху и маленького и отведи в безопасное место – и расскажи доктору Хельсинг, что ты видел. А мы, остальные, будем оборонять дом лорда Ратвена.

Грете хотелось задавать вопросы – массу вопросов, но ей никак не удавалось составить из слов что-либо внятное: голова походила на котел, полный ядовитого варева, кусочки мыслей крутились и всплывали в мутной жиже. Она все еще пыталась понять, о чем спрашивать в первую очередь, когда Мьюлип, уже в сопровождении гуленка и его мамы, обхватил ее запястье когтистыми пальцами и повел в обход бойлера к низкому темному своду туннеля. Из сумки на поясе он вытащил нечто вроде куска гниющего дерева: оно засветилось совершенно неестественным зеленым огнем, испуская достаточно света, чтобы она смогла разглядеть стены туннеля. Аккуратные кучи камня и кирпичей были сложены рядом со входом. Прежде он явно был тщательно замурован и лишь совсем недавно открыт.

Последнее, что она увидела, бросив взгляд через плечо, – это как до ужаса маленький отряд гулей начинает подниматься по ступенькам погреба навстречу тому, что ждет их за дверью.

Грете пришлось идти согнувшись, медленно передвигаясь под низким сводом туннеля. Тут было абсолютно темно, за исключением зеленого призрачного света и тусклых красных точек – глаз гулей. Она следовала за Мьюлипом молча, все еще ошеломленная внезапным пожаром и тем, что к Хейлторпу вроде бы снова вернулась способность видеть, что он смог самостоятельно сесть – словно вдруг обрел силы, как это бывает с умирающими. И она была потрясена мощью его слов, будто за каждым таилась сила целой жизни.

«Он мертв, – подумала Грета. – Он почти наверняка умер».

И спустя мгновение: «Наверное, это к лучшему».

Травмы и заражение были такими обширными, такими глубокими, что даже при самом хорошем лечении жить Хейлторпу оставалось мало, а вопросы, которые возникли бы в больнице, неизбежно привели бы к открытиям, которым лучше оставаться неоткрытыми. И ей подумалось, что, возможно, умереть вот так, сопротивляясь тем людям, с которыми он когда-то сражался бок о бок, на самом деле было для него лучше, чем постепенно угасать.

Ему надо было бы получить утешение от соборования[9], следовало бы перед отходом получить такое успокоение – но, может, это и неважно… Может, ему все-таки и не требовалось отпущение грехов, и он получил это отпущение и искупил грехи такой кончиной. Грета оплакала бы его, если бы у нее остался источник слез: казалось, он пересох.

Туннель вывел их в переход чуть большего диаметра, но и там высоты свода едва хватало, чтобы Грета могла идти, не нагибаясь. Лихорадка бегства спала, и перегоревший адреналин пульсировал у нее в голове болью. Она не могла не думать о том, как чудесный особняк Ратвена сгорает до основания с Хейлторпом внутри, и гадала, где сейчас остальные. И что они подумают, если… нет, черт побери, когда!.. когда вернутся на поверхность и обнаружат вместо дома дымящиеся развалины со скелетом человека внутри. Ратвен поручил свой дом ее заботам, доверил его ей, а она и пальцем не шевельнула, чтобы уберечь его имущество!

«Анну тяжело ранили из-за меня, – снова вспомнила она. – Ее могли убить. А дом Ратвена умирает».

Трясина уныния поглотила все конструктивные мысли. Только когда Мьюлип остановился, позволяя своей спутнице, Акхе, его догнать, и бледный свет гнилушки высветил острые черты его лица, Грета вспомнила, как Кри-акх стоял в погребе у Ратвена и говорил с сыном. «Расскажи доктору Хельсинг, что ты видел».

А вот эта мысль оказалась полезной. Расплывчатые и бесполезные мыслительные процессы Греты наконец-то соединились в нечто, близкое к дельному.

– Мьюлип, – сказала она, – а что ты имел в виду под этим «голубой огонь»?

Глава 14

Мьюлип говорил по-английски значительно хуже своего отца, однако Грета, стоя в темноте и слушая его историю, смогла все разобрать.