Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

В январе 2016 года, когда шведские власти, Еврокомиссия и другие организации начали публично признавать, что большинство людей, которых они приняли в прошлом году, не имели права просить убежища в Европе, Жан-Клод Юнкер продолжал настаивать на предложенной Комиссией системе квот для распределения мигрантов между каждой страной. Словакия по-прежнему отказывалась принимать участие в том, что ее правительство назвало «бессмыслицей» и «полным фиаско». Добровольно согласившись выставить 300 охранников на внешних границах Шенгенской зоны, они, тем не менее, продолжали настаивать на том, что не будут принимать никаких квот на мигрантов. Левый премьер-министр Словакии Роберт Фико в отчаянии заявил: «Я чувствую, что мы в ЕС сейчас совершаем ритуальное самоубийство и просто смотрим на это».[203] Другие Вышеградские страны придерживались того же мнения, что и Фико. Разница с западноевропейскими партнерами не могла быть более разительной. Что же заставляло Восток и Запад одного континента думать так по-разному по столь важным вопросам?

Шанталь Дельсоль заметила зачатки этих различий в середине 1990-х годов. Проведя время в Восточной Европе после падения Берлинской стены, она увидела, что восточноевропейцы «все больше считают нас существами с другой планеты, хотя на другом уровне они мечтают стать такими же, как мы». «Позже я убедилась, что именно в этих восточноевропейских обществах мне следует искать ответы на наши вопросы… расхождения между нами и ними привели меня к убеждению, что последние пятьдесят лет удачи полностью стерли наше ощущение трагического измерения жизни».[204] Это трагическое измерение жизни не было стерто на Востоке. И нигде последствия этого не проявились так ярко, как в отношении лидеров стран Восточной Европы, опирающихся на поддержку населения, к миграционному кризису.

Все эти страны хотели вступить в Европейский союз и стремились к максимально возможной интеграции европейских стран, со свободным передвижением и всеми экономическими преимуществами, которые влечет за собой членство. Но когда канцлер Меркель открыла внешние границы Европы, все эти страны взбунтовались — и не просто взбунтовались, а заявили о своей позиции. 15 марта 2016 года премьер-министр Венгрии использовал свою торжественную речь по случаю национального праздника, чтобы объяснить совершенно иной подход Востока к миграции, границам, культуре и идентичности. Виктор Орбан заявил народу Венгрии, что новые враги свободы отличаются от имперских и советских систем прошлого, что сегодня их не бомбят и не сажают в тюрьмы, а лишь угрожают и шантажируют. Но «народы Европы, возможно, наконец-то поняли, что их будущее поставлено на карту», — сказал он:

Наконец-то народы Европы, дремавшие в изобилии и процветании, поняли, что жизненные принципы, на которых была построена Европа, находятся в смертельной опасности. Европа — это сообщество христианских, свободных и независимых наций; равенство мужчин и женщин; честная конкуренция и солидарность; гордость и смирение; справедливость и милосердие.

На этот раз опасность не нападает на нас так, как это делают войны и стихийные бедствия, внезапно вырывая ковер у нас из-под ног. Массовая миграция — это медленный поток воды, упорно размывающий берега. Она маскируется под гуманитарную цель, но ее истинная природа — захват территории. И то, что приобретает территорию для них, теряет ее для нас. Стаи одержимых правозащитников испытывают непреодолимое желание порицать нас и выдвигать против нас обвинения. Мы якобы являемся враждебными ксенофобами, но на самом деле история нашей страны — это история инклюзии и переплетения культур. Те, кто стремился приехать сюда как новые члены семьи, как союзники, или как перемещенные лица, опасающиеся за свою жизнь, были впущены, чтобы создать для себя новый дом. Но те, кто приехал сюда с намерением изменить нашу страну, сформировать ее по своему образу и подобию, те, кто приехал с насилием и против нашей воли, всегда встречали сопротивление.

Для самой могущественной страны Европы такое видение Венгрии было неприемлемо. Оно противоречило не только политике тогдашнего правительства Германии, но и иммиграционной политике всех немецких правительств со времен Второй мировой войны. Давление из Берлина было неослабевающим. Однако непримиримые различия во взглядах между Востоком и Западом сохранялись. В мае того года, всего за месяц до того, как его страна приняла председательство в Европейском союзе, Роберт Фико защищал отказ Словакии принимать квоты мигрантов, продиктованные Брюсселем и Берлином. Несмотря на угрозу огромных штрафов за каждого непринятого мигранта, словацкий премьер-министр не сдавался: «Исламу нет места в Словакии, — заявил он. — Мигранты меняют характер нашей страны. Мы не хотим, чтобы характер этой страны изменился».[205]