Странная женщина (сборник)

Митьку он почти полюбил – мальчишка был не вредный и не противный. К тому же – молчун, как все в их семье.

Никто его не тревожил, не напрягал – и это было самое главное. Он жил, по сути, своей обособленной жизнью, общаясь с семьей по ходу, по делу, особенно не задерживаясь.

И все были, казалось, довольны: теща – что муж дочке достался непьющий, да и что достался вообще. Митька – что у него наконец появился отец – пусть не настоящий, но все же.

А Лена – Лена любила его, как могла, – просто, бесхитростно, где-то в душе понимая, что достаться он должен был совсем не ей, но так случилось. Выходит – такая судьба. Он не обижал ее, отдавал ей зарплату. Не отказывал в помощи и мужественно делал с Митькой уроки.

Пару раз они ездили к родне на заимку. Свекровь была женщиной спокойной и невредной, невестку не доставала и вопросов почти не задавала. Ну а Прокофьич – тот совсем был молчуном, что Лене было очень понятно.

На летние каникулы свекровь забрала Митьку к себе, а освободившиеся родители мечтали поехать в Москву. Вернее, мечтала Лена, а муж – муж, тяжело вздохнув, согласился. В столицу ему совсем не хотелось.

Только отпуск не состоялся – в июле ему стало плохо. Совсем плохо, так, что не было сил встать с кровати.

Лена хотела сообщить матери, но он отговорил ее – ничем она не поможет, а душу сорвет. Да и Митька – куда срывать парня?

Жена согласилась, но на больнице настояла. Он долго отказывался – почти две недели. А потом, когда она вдруг расплакалась так, что и он испугался, наконец согласился – ему вдруг стало так жалко ее, что под ее быстрые причитания, деревенские, наивные и трогательные, под ее вопросы, на кого он оставит ее и сына, он согласился и попросил вызвать соседа с машиной.

Лена подхватилась, бросилась собирать вещи, а сосед уже сигналил у забора, давая понять, что сильно спешит.

В больницу они приехали поздно вечером, почти в ночь, и Лена наотрез отказалась уходить. Весь месяц она не выходила из палаты – кормила его с ложки, выносила утку и протирала его одеколоном, да так, что запах разносился по всей больнице – жена парфюмерию не экономила.

А он почти умирал. Так плохо ему еще не было. Он даже простился с ней, вернее, пытался проститься. В эти минуты она закрывала ему рот холодной ладонью и, сдвинув брови, мелко мотала головой.

– Ты только молчи, умоляю! Только молчи! Тебе надо силы беречь!

Он в который раз повторял ей, что болезнь его никуда не делась и уж теперь точно не денется. Что это, возможно, и есть конец. Что надо принять эту правду и с нею смириться. А она продолжала закрывать ему рот и мотать головой.

Он видел, как она похудела и постарела, но тогда, пожалуй, впервые ему захотелось смотреть на ее лицо – долго и безотрывно. И еще – с большой нежностью.

Глупая и все-таки… счастливая?

Она лежала под теплым пушистым пледом, слушая шум дождя. Он то утихал, то барабанил с удвоенной силой. И это было такое блаженство… Она задремала, но быстро проснулась.

«Хватит быть несчастной, – подумала она, – все, хватит, хорош! Столько лет пестовать, лелеять свою боль и страдания. Наверняка приукрашенные. Себе-то можно в этом признаться! Подумаешь – так ошпарилась в юности, что до сих пор не может прийти в себя. Господи боже мой! Подумай про других женщин – кому и что выпало. Подумай про свою несчастную и забитую мать, например. Хорош примерчик, нет? Ну, и про всех остальных – ты же начитанная девочка, вот и вспомни классиков. Много ли там счастливых? Когда вокруг столько горя, проблем, нищеты… Тебе так много дадено. Муж, дочь, достаток. Признай наконец, что жизнь твоя удалась, сложилась. Тебя любят – а это уже так много, что… Да что говорить! А ты живешь тяжело – внутри себя тяжело. Отпусти себя и – радуйся жизни! Ведь совсем не известно, как бы тогда все сложилось. Вы были так молоды и так глупы. Что могло получиться тогда? Вряд ли что-то хорошее! Да и потом – кто не знает любви без предательства, тот не знает почти ничего, – пела прекрасная поэтесса и певица».

Она потянулась, громко зевнула, повернулась на бок и открыла глаза. На стене висела картина. Ее портрет. Муж заказал его по фотографии очень и очень известному художнику. Хорошему, надо сказать, художнику. И дорогому. Портрет удался – тот бородатый умелец ухватил самое главное – грусть и печаль в глазах. Портрет так и назвал – «Странная женщина».

Она действительно там, на портрете, была странной – отрешенной, что ли. Такая вот взглядом в себя. Словно ищет там, в себе, ответ на свои вопросы, что ли? И никак не может найти.

Она долго смотрела на картину, а потом кивнула и спросила:

– Ну что, дорогая? Ты как? А давай-ка… Давай-ка попробуем по-другому? Порадостней как-то. Повеселей. Может, получится, а?

Ей вдруг захотелось позвонить мужу. Это бывало нечасто, звонила она ему только по неотложным, вдруг возникшим делам. Ну, когда нельзя повременить. Понимала – муж занят, и занят серьезно. Да и потом – зачем звонить просто так? Это у них было не принято.