Странная жизнь Ивана Осокина

— Я должен принять какое-то решение, — говорит он себе. — Если я откажусь от себя ради волшебника на пятнадцать лет, я потеряю Зинаиду. Если же я не откажусь от самого себя, то все равно потеряю ее. Волшебник — вот кто нашел ее для меня. Если только я мог бы один раз поговорить с ней! Но нет, это было бы бесполезно. Будет невозможно объяснить Зинаиде про волшебника. Все это испугает ее. Ведь при всей ее сложности она достаточно тривиальна. Она сказала бы, что я должен делать то, что она предложила: жить, как другие люди, получить где-нибудь работу или что-нибудь в этом роде. Такого я сделать не могу, и бесполезно пытаться. Возможно, я опять не прав относительно Зинаиды, возможно, она могла бы понять все, и даже волшебника. Все то, что она говорила о жизни и рядовых обстоятельствах, было правильно, но это исходило из другого взгляда на вещи, а я ни разу ничего не пытался ей полностью объяснить, хотя она всегда хотела, чтобы я рассказывал ей все. Но как же странно все это! Прошлым вечером все было кончено. Я поверил, что Зинаида собиралась выйти замуж, я отправился к волшебнику и попросил его послать меня назад, чтобы я смог изменить свою жизнь и расставить все по своим местам. Затем, во время разговора с ним, я неожиданно осознал, что уже приходил к нему раньше, спрашивая о том же, а он посылал меня назад, и я обнаружил себя в школе, и все произошло так же, как и до этого. Опять я проделывал те же абсурдные вещи, вплоть до малейших деталей, хотя всегда знал заранее, что произойдет. И вот опять я вернулся к волшебнику. Неужели все это правда? Возможно, ничего этого не происходило. Возможно, волшебник просто погрузил меня в сон, и мне приснилось, что я проживаю свою жизнь снова? Что же в действительности произошло? Это невозможно проверить. Я не знаю и не узнаю никогда. Наверное, истина в самом факте, и это нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Но все же есть разница. Вчера я думал, что Зинаида собиралась выйти замуж, — теперь я знаю, что она не смогла бы выйти за Минского. И сейчас я должен решить, какой ответ дать волшебнику. Это и есть новое. Этого не случалось до сих пор. И потом — о дьяволе: что он говорил об этом несговорчивом господине с копытами и рогами? Было что-то очень интересное в этом, но я должен сознаться, что не слушал должным образом, когда он говорил. Надо будет спросить об этом в следующий раз. Сейчас же все заключается в том, что я должен что-нибудь сделать, чтобы не происходило со мной опять то же самое. Волшебник говорил, что тут как-то замешан дьявол. Как занятно! Мне всегда думалось, что мы способны делать самое плохое и без какой-то его помощи… Итак, единственное, что остается, — это отказываться от себя ради волшебника. Странно! Раньше я уже слышал о таких вещах, но всегда они казались мне вымышленными, никогда я не видел в них ни смысла, ни цели. Теперь же выходит, что это действительно случается и что в этом большой смысл и очень конкретная цель. Я знаю — это глупо, но я слегка боюсь волшебника, хотя в то же самое время и знаю, что нахожусь в привилегированном положении. Мне нечего бояться, так как нечего терять, и ничего не может быть хуже, чем сейчас.

Рука Осокина соскальзывает в карман и касается чего-то холодного и тяжелого. Револьвер! Он совсем забыл о нем. Осокин иронически улыбается.

— Ну вот: три дороги из русской сказки, — говорит он себе. — Если одной дорогой пойдешь — коня потеряешь, другой пойдешь — сам погибнешь, а по третьей пойдешь — и конь пропадет и сам погибнешь. Какую же выбрать?

Он поднимается и медленно идет вдоль бульвара.

Наступает рассвет.

— Завтра я должен дать ответ. Я не могу больше ждать, но я еще не знаю, что ответить. Трудно поверить, что я действительно не могу ничего сделать. И все-таки, что я сделал до сих пор? Я лишь все испортил. Отказаться от себя для волшебника? Это опять кажется странным — и даже трусостью. Возможно, здесь-то и лежит величайшая иллюзия: ведь стать убежденным и принять для самого себя свою неспособность сделать что-либо в действительности — ничуть не трусливо. Напротив, если это так, то это — самое смелое, что можно сделать, но в это так трудно поверить! Вот если бы только я смог увидеться с Зинаидой перед тем, как дать ответ… Он говорил, чтобы я воспользовался своим временем. Возможно, я могу поехать в Крым. Все всегда можно уладить. Итак, к завтрашнему дню!

Осокин идет домой.

Пробуждается Москва. Раннюю службу звонят церковные колокола. Громыхая, проезжают повозки. Дворники подметают мощенные булыжником улицы, поднимая облака пыли. Два кота, серый с белым и рыжий, сидят друг напротив друга и, кажется, явно настроены на беседу.

Осокин оглядывается вокруг и неожиданно его охватывает, все сметая, необычайно отчетливое ощущение: если бы его здесь не было, то все оставалось бы в точности таким же.