Странник

— И кроме того, — не обращая внимания, продолжал Йоахим, — «Странник» будет действовать в малоразвитом районе (или на враждебной территории) и у нас не будет никакой возможности получить честную прибыль. Поэтому я прошу… скажем, двадцать процентов от всех прибылей номадов, полученных между этим и следующим рандеву.

— Двадцать процентов! — задохнулся Ортега.

— И не меньше. Мы-то рискуем всем нашим кораблем, а?

Глава 3

Странник Торкильд Шон все еще не мог забыть той девушки, что осталась на Нертусе. Она ушла в город, в Стелламонт, и не вернулась. Не дождавшись, он вскочил на флайер и отправился к дому ее отца, в тысяче двухстах километрах. Тщетно — она просто не смогла вынести жизни номадов.

Два года — долгий срок, и воспоминания меркнут. Нертус остался далеко позади, а сейчас Торкильд Шон шел по лагерю номадов на планете Рандеву.

В долину спустилась тьма. Не тихие сумерки Нертуса, планеты, так похожей на Землю, а живая, сияющая ночь Рандеву. Пламя костров взлетало высоко в воздух. В лагере начиналось столпотворение: с торговлей было покончено, Совет Капитанов завершился, и экипажи приняли его решения — теперь рандеву достигло своей высшей точки, праздника Единения. Незамужних девушек к этой трехдневной сатурналии не допускали (номады очень строго следили за своими женщинами), но все остальные с радостью унесут к звездам яркую память об этих днях.

Кроме меня, подумал Шон.

Он прошел мимо костра, дрожащий свет озарил его фигуру. Высокий, стройный юноша, светлокожий, голубоглазый, с каштановыми волосами, изящное и подвижное лицо, движения резкие, размашистые.

Кто-то окликнул его, но Шон даже не обернулся. Не сегодня, только не сегодня. Лагерь остался позади. Юноша отыскал тропинку, круто поднимавшуюся вверх по склону и зашагал по ней, уходя в ночь Рандеву.

Нет, это не Земля и не Нертус. Планета, не похожая ни на одну другую. Он мог идти спокойно, не опасаясь ни нападения, ни ядовитого укуса, ни микробов, и все же… нигде еще Шон не чувствовал себя таким чужаком.

Взошли три луны. Одна, далекий круг, светящийся холодной серебряной монетой на черном бархате, вторая, сияющий янтарный полумесяц, третья, почти полная и так быстро скользившая меж звезд, что это было заметно глазу. Шон отбрасывал на высокую, шуршащую под ветром траву сразу три тени, а одна из теней еще и двигалась сама по себе. Луны светили так ярко, что тени были не черными, а темно-синими, на фоне посеребренной лунами земли.

Над головой светили звезды, созвездия, которых не увидишь на родине человечества. Млечный Путь так же тянулся через небо мостом света, знакомым холодным сиянием лучились Спика и Канопус, но остальные звезды были незнакомы.

Холмы впереди переливались лунным светом. По одну сторону тропы поднялся лес, высокие деревья, покрытые перышками-листьями. С ветвей свисали спелые душистые ягоды. По другую сторону тянулись кусты, мелкий подлесок. То тут, то там мелькали шестиногие звери Рандеву. Они не боялись его, словно знали, что он не собирается стрелять в них.

Над землей плясали огоньки. Светящиеся насекомые с прозрачными крыльями вились над мягко фосфоресцирующими цветами. Шон открылся навстречу ночи, и память о жене отступила, утонула в этом потоке, уступив место ровному огню волнения.

Она стояла там, где они и условились. Прислонившись к дереву, смотрела, как он торопится навстречу. Шаги Шона становились все быстрее, и наконец он бросился бежать.

Номады искали 3-планету, планету земного типа. Планету, расположенную вдали от регулярных космических трасс, место встреч, на которое вряд ли наткнутся другие. За пределы района, выбранного для лагеря, они почти не выглядывали; все равно для них было шоком, когда пятьдесят лет спустя выяснилось, что на Рандеву все-таки есть местные жители. Дело было не в законах Союза, просто аборигены могли доставить неприятности.

Однако местные обитатели оказались очень славным народом, удивительно похожим на людей, и с совершенно непохожей на человеческую культурой. Они первыми пошли на контакт, быстро научились диалекту номадов и оказались очень любознательными. Однако о себе рассказывали мало, да и номады особенно не интересовались ими, как только выяснилось, что этим существам нечем торговать.

Местные жители великодушно подарили номадам тот район, который они уже заняли, с единственным условием, чтобы аборигенам никто не причинял вреда. Это условие было охотно принято и объявлено законом. С тех пор на встречах номадов изредка появлялся кто-нибудь из местных, чтобы немного поглазеть и снова исчезнуть. И больше ничего — на протяжении добрых полутораста лет.

Слепые, подумал Шон. Мы слепые и всегда были слепыми. Было время, когда люди считали себя единственными разумными существами во вселенной — и с тех пор мы почти не изменились.

Эта мысль ускользнула, уступив место изумлению. Перед ним стояло настоящее чудо. Шон замер, стук сердца грохотом отдавался в ушах.

— Илалоа…

Она молча глядела на него. У Шона перехватило дыхание.