– И кельтов, – добавила Этта. – И других народов севера Европы. Почему он не отправился еще дальше – в доисторические времена? Кстати, а как далеко ведут проходы? Скажем, можно ли посмотреть на динозавров? Пещерных людей?
Джулиан прислонился к скале, прижимая руку к груди с видом полнейшего изумления.
– Бог ты мой, Линден-Хемлок-Спенсер. Чувствую, ты только что придала моей жизни новый смысл.
Этта нахмурилась.
– Искать новые проходы?
– Нет, охотиться на динозавров, – объявил он. – И как же это я раньше об этом не подумал? Ах, ну да, сожрать ведь могут. Большие зубы и все такое. Ладно, оставим эту идею.
– Как быстро умерла мечта, – усмехнулась Этта, снова поворачиваясь к пляжу.
Они уже час следили за пещерой, прячась за выступом скалы. Все, что они могли видеть сквозь туман, был край входа: возвышающиеся каменные столбики, иные круглые, словно трубы, иные прямые и узкие, как кости. Все они, очевидно, отщепились от шершавого утеса. Глядя издалека, Этта подумала, что их сложили в кучу, будто древние подношения королю, который когда-то царствовал над горой и берегом у ее подножия.
Драккар прошел в узкий проход между черными скалами, торчащими из воды, затем направился прямо к берегу. Высадка прошла быстро и слаженно: весла втянули внутрь, паруса скатали, чтобы те не поймали свистящий ветер.
Полдюжины человек выскочили из чрева судна и затопали по черному песку, быстро поймав пять пустых кожаных мешков, брошенных оставшимися на палубе. Следы на песке сразу заполнились водой, блестя издалека, словно чешуя.
Наконец с палубы второго корабля, поддерживая равновесие одной рукой, – вторая висела на перевязи у груди – выпрыгнул высокий человек в кожаной и полотняной одежде, но не в мехах, как остальные. Вокруг него медленно, словно бы через силу, собрались люди и закивали головами, слушая его указания. Затем он широким шагом направился к той самой пещере, обчистить которую собрались Этта с Джулианом. Плечи он держал прямо, задирая подбородок как…
Этта вскочила на ноги прежде, чем успела подумать, и поперхнулась вскриком пополам со смехом.
– Николас!
Джулиан схватил ее за подол рубашки, пытаясь усадить обратно на землю, но Этта вывернулась, сама не своя. Он был слишком далеко, слишком далеко – все ее тело дрожало, протестуя, что его заставляют оставаться на месте.
Она подобралась к самому краю утеса, насколько только осмелилась, жадно вглядываясь в юношу, пытаясь разглядеть получше. Сердце билось так сильно, что она даже немного беспокоилась, выдержит ли оно.
Какие у него отросли длинные волосы, какой он худой и изможденный. Их разделяли не просто воздух, песок и горы, расстояние между ними подчеркивало все эти дни в разлуке, прорезая глубокое ущелье неуверенности. Рука на перевязи – что случилось? Кто эти люди и почему…
Последний человек сошел с первого корабля, поддерживаемый двумя другими, сгорбившись под кожаными доспехами и серыми мехами. Этта узнала его, но не потому, что ее разум сложил куски невозможной картины воедино, а потому что его узнал Джулиан, отпрянувший, побелев, как мертвец.
Без пышных одеяний, придававших ему налет благовоспитанности, Сайрус Айронвуд имел совсем звериный облик.
«О боже, – подумала она, зажимая рот рукой, чтобы не закричать снова. – Он схватил Николаса».
Она так сосредоточилась на поисках астролябии, не сомневаясь: Николас по-прежнему в Дамаске, что даже не рассматривала возможность, что он попал в сети Сайруса. Но, с другой стороны… люди тащили мешки именно туда, куда им указывал Николас: к тайнику в пещере на краю пляжа.
Когда Айронвуд поравнялся с ним и положил руку ему на плечо, Николас не убежал. Даже не вздрогнул. Лишь кивнул, показывая на пещеру.
– Что происходит, во имя Господа! – не выдержал Джулиан. Оправившись от удивления, он оттащил Этту подальше, заставив ее присесть на корточки рядом с собой. – Он… это же Ник, правда? Но тогда… это дед, и они… они вместе.
Один короткий, но ужасный миг Этта перестала чувствовать что-либо ниже шеи. Ледяной воздух, казалось, заморозил легкие; стало больно дышать.
– Он, наверное… Наверное, старик заставил его, – выдавила она. Николас, которого она знала, с трудом мог находиться рядом с этим чудовищем, не то что терпеть его прикосновение.
Нет. Нет. НЕТ! Этта затолкала эту мысль обратно. Он доверчиво вручил ей свое сердце, и она помнила, какую тяжесть ненависти к этой семье, какую надрывную боль оно в себе несло. Это не было предательством – единственное предательство могла совершить она, поверив, будто он делал что-либо, кроме как искал способ выжить.