Странник

Хотя многие были одеты по строгой моде эпохи, не менее половины носили разноцветные шелковые или шифоновые бальные платья или парадную военную форму. Женщины в углу помогали друг другу с укладкой волос в хитроумные прически, то и дело хватая малышей, нарезающих петли вокруг ног взрослых. Их смех тронул Этту до глубины души, отдаваясь эхом в ожесточившемся сердце.

Здесь проходила граница миров: рассвет встречался с ночной тьмой, прошлое – с настоящим. Людей здесь собрало желание продолжать свое дело в убежище, но, в еще большей степени, их объединяло тайное, особое место, излучавшее теплоту и свет, даже когда очаг отсырел, а свечи задуло ветром.

Этта отступила было назад, но Генри ввел ее в зал. Ему не потребовалось ни слова, чтобы тишина упала, словно тяжелый занавес.

Даже дети повернулись к нему с широко раскрытыми глазами, сверкая жемчужными улыбками. Один протянул ладошку, к очевидному смущению матери. За спиной Этты Генри порылся в карманах, морщась, словно стараясь прокопаться сквозь воображаемые залежи всякой всячины. Наконец, на свет появилась маленькая конфетка в бумажке – схватив ее, мальчуган, хихикая, нырнул за мамины юбки.

Но конфета не смогла отвлечь остальных от изучения Этты. Ужас, от которого все сжималось в груди, заставил ее вновь почувствовать себя маленькой девочкой, впервые вышедшей на сцену.

Но я больше не та девочка. Не после всего, через что пришлось пройти.

– Сходство ограничивается чертами лица и цветом волос, – удалось выговорить ей, неопределенно махнув рукой куда-то вверх.

Наступило мгновение, когда откровенная враждебность на лицах сменилась смущением. А потом женщина – та самая мама – засмеялась. Остальные с облегчением подхватили, и, словно шкала времени, о которой рассказывал Генри, смех пошел рябью по комнате, пока не охватил ее всю.

– Вечером нам нужно как следует обсудить дальнейшие действия, – сказал Генри, положив руку Этте на плечо, – но я прошу вас об удовольствии представить вам мою дочь Этту.

– Ух ты! – выкрикнул кто-то из задних рядов, прорезав удивленную тишину. – Полку Хемлоков прибыло! Самое время нам в кои-то веки превзойти Жакаранд! Поздравляю, старина! И добро пожаловать, куколка!

Генри закатил глаза, но улыбался так широко, что даже порозовел.

Едва удивление схлынуло, остались только свист и крики, от которых настала очередь Этты впасть в ступор. На нее кинулась волна женщин: все стискивали ей руки, поглаживали по плечу под отцовой курткой, где проглядывали бинты, и тараторили, перебивая друг друга, так что Этта за ними не поспевала.

– … держал тебя где-то…

– … а мы-то все думали, куда он запропастился…

– … какая красавица…

Но среди множества голосов один, холодный и невозмутимый, перекрывал их всех. Уинифред подошла к ним сзади, тронув Генри за плечо. Он отвернулся от мужчин, хлопавших его по спине и бесперечь пожимавших руку.

– Это существо, на сотрудничестве с которым вы настаиваете, явилось и готово что-то сообщить, – объявила она. – Велеть ей подождать?

Генри поднял брови. Заинтересованно.

– Нет, нет, я ждал ее доклада несколько дней. Она внизу?

Женщины все глубже затягивали Этту в сообщество Тернов, жадно принимая ее, наперчивая воздух вопросами. Она обернулась, ища темную шевелюру Генри, и увидела, как тот выходит за дверь, обратно в коридор.

В утреннем свете, проникающем сквозь высокие окна, она разглядела миниатюрную фигурку, ожидающую у входной двери. Джулиан тоже был там, непринужденно с нею беседуя. Он игриво ткнул ее в плечо, и, кем бы ни была эта незнакомка, она ответила ему, не шутя: сильный удар по солнечному сплетению заставил ловеласа согнуться и попятиться, поперхнувшись смехом.

Когда подошел Генри, незнакомка напрочь забыла о Джулиане, выпрямилась и перекинула длинную чернильно-черную косу через плечо. На ней была васильковая шелковая туника с рукавами, расшитыми сложным узором, застегнутая под самое горло. Когда Генри начал говорить, она засунула руки в рукава и направилась к лестнице, заблестев переливчатыми брюками свободного кроя в тон туники. Не успев поставить ногу на первую ступеньку, девушка оглянулась, заглядывая в комнату, и поймала взгляд Этты. Ее рот недоуменно приоткрылся. «Что же, – задумалась Этта, – принесла эта девушка, что так ждал Генри?»

Джулиан помялся у дверей, глядя на остальных, пока один из стражей – Дженкинс – не замахал на него рукой. Очевидно, на празднике Тернов Айронвуды были лишними.

Этта снова повернулась к обступившим ее мужчинам и женщинам и на этот раз заглушила все вопросы и сомнения, преследовавшие ее сквозь столетия. Она открылась приветливо протянутым к ней рукам и нашла облегчение.

Семья.

«Так должно быть, – думала она. – Именно так все и должно было быть».

Но на краю сознания маячило лицо: Николас.

Один, в пустыне, веющей жаром и ослепляющей зноем.

«Я иду, – мысленно сказал она ему. – Держись, я найду тебя».

Прага 1430 9