Странник

Подайте свечей! Впрочем, путь наш везде ясен. Его освещает не то обыкновенное солнце, к которому мы пригляделись и которое иногда с охотою променяли бы на луну майскую; не то солнце, которое упало вместе с небом на землю и разбилось вдребезги; не то, которое погибло во всемирном пожаре; не то, которое снесено с места ветром; не то, которое взошло на небо после смерти четырех первых и которое освещает новые предрассудки и пятый возраст мира [186]; но – надежда, солнце душевное!… надежда!… Боже, какое богатство лучей!… сколько затмений!… блистательное, обманчивое светило!… светит, светит, и все ничего не видно… Темно!… подайте свечу!

CXXI

Вот… лицо Земли перед нами… счастливой дороги!… заяц навстречу не попадется, ось не переломится, колесо не разлетится вдребезги, и мы себе шеи не сломим… Эй! Чубукчи-паша! трубку! Итак… мы уже на диване. Взоры наши отправляются вдоль по широкой карте. Вот я вожу по ней указательным пальцем. Он могуществен, как перст времени. Хотите ли, подобно ему, я сотру с лица Земли грады, горы, границы царств!… хотите ли, зажгу Ледовитый океан, обращу Белое море в Черное? Но вы и без доказательств верите могуществу моему и могуществу времени, хотя в разных случаях. Создавать – слава; разрушать – грех; впрочем, разрушение дает место созданию. Все стоит на развалинах.

СХХІІ

Где же тот чудный, обещанный обед? – спросит меня любопытный, как жалкое существо, желающее быть всеведающим. Завтра удовлетворю я твое любопытство, голод и жажду; теперь вечер, утро вечера мудренее. Представь себе! однажды ввечеру, растроганный до глубины сердца, «послушайте», сказал я одному земному существу, схватив его за руку я вскочив с места, «послушайте!» повторил я и потом произнес медленно: пора почивать! и опять опустился на диван. Почему, думаете вы, это так случилось? потому что огненные слова осветили рассудок и опровергли необдуманный восторг. Проснувшись на другой день, я подумал и сказал решительно: вечер глуп!

СХХІІІ

Что же далее? Далее то, что я до сей СХХШ главы сохранил свободу сердца и переменил посвящение Странника. Вам! какое тысячемыслие! какой лаконизм! Так индейский владыко Изуара [187] сказал своей супруге: «Гумм!» – «Ом» [188], – отвечала она, и Изуара создал мир в том самом виде, как он кажется индейцам; ибо мы смотрим на него совсем с другой точки.

Слово Гумм! заключает в себе всю полноту прожекта, или предположения о создании, и вопрос о согласии. Слово Ом! заключает похвалу, поправки, дополнения (особенно в существовании женского пола) и, наконец, согласие, подтверждение и т. п.

Так изъясняют значение сих слов толкователи санскритских индейских слов: премудрый патер Паолино ди Санто Бартоломео [189] и Ланглес [190], восставая на филологов Виллиама Джонса [191], Вилькинса [192] и проч., которые говорят, что таинственное слово Ом! есть изображение божества и составлено из трех деванагарийских букв [193]: А И У, кои сливаясь, производят О или с прибавлением M – Ом! т. е. творителя, храпителя, рушителя.

Это понятно. Санскритский язык есть то ничего, из которого созданы все прочие земные языки; или то море, из которого истекают реки глагола.

СХХIV

«Пусть расслабленные, утопленники неги и роскоши назовут путешествие глупостию; пусть удивляет их смелость тех, которые, бросая пуховое ложе, преодолевают все тягости, все затруднения долгого пути. Горный воздух исполнен благовония и сладостной животворности, которых никогда не испытывала пресыщенная леность!»

Так, или подобно сему, говорил мой милый, вечно задумчивый… нет!… вечно дымящийся, пылающий, извергающий на все предметы черную лаву вулкан Байрон-Бейрон-Бирон [194].

Со вздохом глубоким отправляюсь я вдоль по пространной карте вечно спорных участков земного шара искать этого горного воздуха и прекрасной природы. Природа только там хороша, где освящает ее довольст-впе человека, где он н сам равен красоте роскошной природы.

О, это истинная правда! скажет тот, кто не участвует в откупе природы и которого владения ограничены поверхностью его одежды.

CXXV

Смирно!… в колонны стройсь!… марш, марш!… раздавалось на юге России. Быстро, как время, войска приближались к границе.

Вот и перед моими глазами: пространная долина, зеленые камыши, болота, озера, река Прут. Мест. Фальчи на возвышенности противоположного берега. По извилистой дороге тянутся полки, обозы… Понтонный мост! до свидания, Россия!

И слезы вдруг, как у ребенка,
Ключом горячим потекли;
Прощай, родимая сторонка,
И все, что мило на земли!
Прощайте, красные девицы!
Иду!… последний переход!
Вот… Царства русского границы;
Но их – душа не перейдет!…
Не болен я, а сердцу худо!
Пусть я военный человек,
Но во владениях Махмуда [195]
Бессонен будет мой ночлег!