Странник

— Не человек. Устоявшегося облика нет. Эктоплазма какая-то. Большущая амёба с ложноножками. Испускает слабое голубоватое свечение. Я чувствовал запах озона, следовательно, явление имеет энергетическую природу. Но самое главное — от круга оно шарахнулось как от огня, выходит, наши достославные предки точно знали, как защититься от такой вот… Протоплазмы. Это не суеверия и не сказки, обережный круг действует.

— Вспомнил! — воскликнул Славик. — Когда оно меня сцапало за ногу, амулет стал теплым! Даже горячим!

И Славик продемонстрировал висящий на шее молоточек Тора, подаренный Трюггви прошлым годом. Данир тогда объяснил, что в него вложена частица молнии, божественного огня Асгарда, которого боятся «твари с холода» — так скандинавы именовали любую нечистую силу, прочно ассоциируемую со смертоносным морозом, истекающем из ледяной бездны Нифельхейма.

— Альтернативная энергетика, — повторил Иван свой излюбленный постулат. — О которой современный человек и малейшего понятия не имеет. Всё утрачено, забыто, выкорчевано. Сами посудите: наши разговоры о «цивилизованном девятом веке» звучат может быть и остроумно, но абсолютно не реалистично. Давайте признаем наконец, ближайшая «высокая цивилизация» сейчас находится в тысячах километров южнее, в Византии. А Европа от Атлантики до Урала погружена во тьму беспросветного варварства — Тёмные века едва закончились, Средневековье только нарождается, люди на значительной части континента исповедуют анимизм, тотемизм, фетишизм, верят в чудеса, заклинания и табу — точно так же, как верили индоевропейцы-арии десять тысяч лет назад, на своей азиатской прародине… Под этой верой есть серьезнейший базис: предки умели чувствовать и видеть, а мы эти способности утратили.

— Противоречишь сам себе, — сказал Славик. — Мы оба видели барабашку.

— …Только потому, что оказались в естественной среде обитания этих существ, — не задумываясь продолжил Иван. — Здесь их больше, в конце концов! К двадцать первому веку они или вымерли, или ушли.

— Знаете, ребята, как это именуется научным языком? — усмехнулась Алёна. — Какопрагмософия. Неприкладное умствование, сиречь. С вашими способностями можно смело потратить деньги на учреждение Университета сравнительных ненужностей и до хрипоты спорить на Несусветном факультете, почему бороздка проведенная ножом и несколько крупинок соли отпугивают создание, принявшее облик полубесплотной светящейся амёбы. Вы хоть понимаете, что оба несете откровенный бред? Приняв самый заумный вид?

— Наверное, вы правы, — кивнул Ваня. — Обсуждение предметов, о которых не имеешь ни малейшего представления выглядит смешно. А насчет университета — подумаем, изучение ненужностей и максимальный охват всего неинтеллигибельного станет прорывом в науке, десяток Нобелевок возьмем… Хватит болтать, господа и дамы. Славик, засыпь кострище песком, не будем оставлять следов. Ко второй половине дня мы должны добраться, идти осталось всего ничего…

Алёнины инвективы относительно умозрительных выкладок Ивана о происхождении ночного гостя Славика не убедили. Оно существовало, причем было достаточно материальным, чтобы схватить человека за лодыжку, оставив на голенище ботинка отчетливый след — будто напильником провели. Подозрительный момент: от фантома исходил осязаемый холод, общеизвестный признак любой нежити. Добавим, что объявилась тварь после полуночи, а ушла с рассветом.

Какие выводы?

Правильно: натуральнейшая, патентованная нечистая сила. Которой, особо отметим, не бывает.

«Это для нас — не бывает, — поправил сам себя Славик. — Финны, к примеру, живут с «невидимыми» бок о бок столетиями и не особо горюют. Надо будет у Лоухи спросить — если, конечно, старая ведьма согласится рассказать…»

Встреча с емью состоялась когда солнце миновало зенит и чуть было не закончилась малоприятным недоразумением — у ног Ивана в землю воткнулись сразу четыре оперенные охотничьи стрелы. Недвусмысленное предупреждение: стой, а то хуже будет! Самих стрелков видно не было — прятались в камышах на берегу или в березовом перелеске левее и дальше.

Алёна мигом сообразила что надо делать. Вытянула вперед ладони, — общеупотребительный знак мирных намерений, — и выкрикнула на скандинавском, что мы, мол, пришли к Укко и Лоухи, помянула заодно Тихую Иву. Бабушку Славика финны должны были помнить.

Подействовало. Из березняка вышли трое — два парня и женщина постарше, тоже вооруженная луком: в семейной иерархии еми прекрасный пол не занимал подчиненного положения и был вполне самостоятелен, последние отголоски древней матриархальности.

С пятого на десятое объяснились, охотники владели только самыми начатками заморского наречия, в лучшем случае позволявшими торговаться с норманнами, покупавшими шкуры ценного зверя. Однако, кто такой Укко — «Старый», как Славик прозвал главу рода, — поняли моментально, да и упоминание «Стилла Йольстер» вызвало приязненную реакцию.