Странник (Любовь и доблесть)

– Вот она, жизнь! Когда весь мир лежит у тебя на ладони и искрится изморозью! Жизнь... Когда-то я прочел древнее сказание о шумерской богине Иштар. Она была богиней плотской любви и тем – жизни. Ты замечал, герой, что даже у латинян слова «смерть» и «любовь» различны всего в одной букве, означающей отрицание смерти: «тоге» и «атоге». И над людьми имеет власть лишь тот, кто держит в руках смерть. Как я сейчас держу твою.

Олег промолчал, а Корнилов тяжело опустился в кресло, поднял мутный взгляд:

– О чем я говорил?

– О шумерской богине.

– Да. Иштар. Она подошла к воротам преисподней и потребовала сторожа впустить ее. Услышав об этом, сестра Иштар, владычица царства мертвых, «пожелтела лицом, словно срубленный бук, и губы ее почернели, как побитый тростник». Она испугалась того, что, вторгаясь в царство мертвых, богиня жизни нарушит гармонию Вселенной.

Ты знаешь, в чем заключена гармония Вселенной, герой? В том, что все смертны. Все хлипкое здание человеческой цивилизации построено только на неизбежности смерти. На ее неотвратимости. На том, что у кого-то есть право карать, у кого-то миловать. У кого-то – обещать жизнь вечную или запрещать ее.

Но люди хотят быть машинами, я это знаю... Они уже придумали, как сделают для себя запчасти: клонирование станет таким вот производством запчастей для горстки избранных. Ты представляешь, что будет, когда люди поделятся не по расам, идеологиям, культурам, не по бедности или богатству... Одни – станут бессмертными, другие – прахом?!

Такое уже было. Люди вкусили от древа Познания добра и зла и желали вкусить от древа Жизни, но Господь изгнал их из рая, не желая, чтобы неверие и несовершенство сосуществовали рядом с Вечностью. И поставил Ангела с огненным мечом охранять Врата Небесные.

И прошли тысячелетия, и Сам Господь сошел на изверившуюся землю и указал Путь... И минули еще века, и что же люди? Они заново строят вавилонскую башню, башню собственного плотского бессмертия. Мир падает в преисполню. Вернее, он уже там.

Корнилов улыбнулся вымученной, кукольной улыбкой:

– Впрочем, это не коснется тебя, герой. Ты сгоришь, как и положено отважным.

– Не хочу тебя разочаровывать, умник, но ты – уже сгорел.

Корнилов какое-то время сидел молча, лицо его было искривлено странной гримасой – боли? отчаяния? воспоминания? Он поднял на Данилова измученный взгляд:

– Самое противное, что ты прав. С годами не только не достигаешь того, что хотел, но теряешь и то, что имел. И те призраки, что посещают тебя ночами, уже не пугают, и превращаешься в бездушного идола-божка для самого себя... Мне порой совсем не с кем даже поговорить, герой. Люди вокруг или ничтожны, или мнимы, они – как клочья ядовитого тумана нйд трясиной лжи. Все мы делаемся замкнутыми системами и лжем, лжем, лжем... Ложь – принятый стереотип поведения корпоративных систем, сначала по отношению к миру внешнему, потом – к самим себе. И тем – они сами себя губят. Как и люди. И ты тоже лжешь. Что должно волновать тебя более всего в такой вот ситуации? Выживешь ты или нет, ведь если ты пропадешь – все остальное для тебя исчезнет – умные мысли, чья-то слава и чья-то зависть... Исчезнет не только любовь, но и воспоминание, и мечта о ней... Ведь так?

– А ты незаурядный актер, умник.

– О нет. Посредственный. Или ты думаешь, что во время нашего ночного автопробега я просто витийствовал? Нет. Я боялся! Искренне, трепетно! Трусил!

Ибо – что есть в этом мире святее, чем моя жизнь? Ничего. Нескромно, зато правда. Для тебя святее – твоя, но что мне до тебя?

– Философствуешь?

Корнилов открыл губы в оскале:

– Практикую. А практика, как известно, критерий истины.

– Так в чем истина?

– Истин столько же, сколько людей. Хотя есть и общее. Знаешь, как принято говорить: «Он добился своего». Люди столь часто повторяют эту расхожую фразу, что утратили ее смысл. Ведь чтобы «добиться своего», нужно отобрать что-то чужое. И словцо даже такое есть, я тебе давеча говорил: присвоить. Вот я и присваиваю. Истина... У покойного Сергея Оттовича Грифа тоже была своя истина.

Он ведь был генерал. А чтобы стать генералом, нужно не только побеждать врагов.

Нужно уметь сдавать своих. Бестрепетно. С легким ли, тяжелым сердцем, но сдавать. Или, как принято выражаться сейчас, «сливать». Как дерьмо в канализацию. Если бы, по закону алхимии, все золото, что есть на генеральских погонах, обратить в пролитую за них кровь тех, кого эти люди называли «своими», – они бы захлебнулись в этой крови!

Корнилов помолчал, хмыкнул самодовольно:

– Драконы, а Гриф был истинный звероящер, уж ты поверь, всю жизнь готовятся к поединку с себе подобными. А валит гигантов заурядная сволочь. Так уж повелось в этой жизни. Грифа отослал в иные миры Крошка Цахес.

– Кто?

– Вагин. Все называли его Серым Йориком. А я наименовал Цахесом. Для разнообразия. – Помолчал, добавил: