Странник по прозвищу Скиф

Вполне возможно, так как среди монстров попадались и люди, женщины и мужчины в разноцветных облегающих комбинезонах тусклых оттенков, не слишком отличавшихся от того, в который был облачен сам куратор. Собственно, монстры тоже были людьми — до пояса. Со своей позиции у перегородки он мог с отчетливостью разглядеть их физиономии — тупые, лишенные мимики, со сглаженными чертами; обнаженные торсы, шеи, плечи и пятипалые руки тоже казались вполне человеческими. Однако на уровне поясницы и нижней части живота тела монстров вдруг расплывались, заполняя плотью металлическую полусферу, обращенную вершиной вниз; из нее исходили шесть гибких стержней, служивших нижними конечностями. Если б лица этих тварей не отличались таким сонным равнодушием и невозмутимостью, они походили бы на грешников, усаженных в передвижные котлы и транспортируемых к ближайшему адскому костру, где их, несомненно, начнут варить или жарить, поливая при этом смолой и серой.

Однако никаких ароматов преисподней куратор не ощущал — во всяком случае, по свою сторону перегородки. Воздух был неподвижен, однако свеж и в меру прохладен; если что и удивляло в нем, так это полное отсутствие запахов. И еще он отметил тишину — глухую вязкую тишину, ибо не слышал ни шороха шагов, ни лязга стержней или щупальцев, поддерживавших полусферы, ни гула людских голосов, ни бормотания, ни криков — ничего. Чудовищное шествие свершалось в мертвом молчании.

Сарагоса все еще стоял у перегородки, на том самом месте, где появился две или три минуты назад, возникнув в безымянном мире серых стен и потолков. Реакция у него была отличной; определив с первого взгляда искусственный характер сооружения и заметив жуткое шествие, он тут же выхватил лучемет — ибо спрятаться в этом коридоре и избежать стычки казалось невозможным. Но теперь он сунул оружие в кобуру и передернул широкими плечами, поправляя увесистый мешок; похоже, шестиногие твари, полулюди, полумеханизмы, не собирались на него нападать — шли по своим делам и шли, вылезая из зеленого пятна в стене и направляясь куда-то в своих котлах, быть может, прямиком на местную кухню. Теперь куратор разобрал, что на спинах монстров торчат металлические ранцы-горбы, а руки будто бы перевиты гибкой спиралью из проволоки; у запястья она оканчивалась пятью длинными отростками, скрывавшими пальцы наподобие перчаток.

Однако не все в этом шествии выглядели столь пугающе и неприятно. Попадались тут и люди — один на сотню, как прикинул Сарагоса. Физиономии их тоже казались застывшими, но черты были вполне отчетливы и не расплывались дебильными масками; куратор мог без напряжения отличить смуглого пожилого индуса от типичного англосакса, или крепкого парня, по виду итальянца, от человека с широким славянским лицом. Сон, виденный месяц назад, вдруг всплыл в его памяти — сон о безглазом чудовище с мириадами щупальцев, скользивших над неисчислимой людской толпой. Видит ли он тех, кого коснулась эта тварь? Или его сновидение было всего лишь ночным кошмаром, вызванным дозой бетламина?

Он вгляделся в бесшумную процессию и удивленно приподнял брови. Один из ее участников — человек, не монстр в котле! — имел довольно странный вид: ярко-оранжевые прямые пряди, огромные ушные мочки, свисавшие чуть ли не до плеч, бледное лицо с синеватым отливом, клювообразные челюсти под плоским и широким носом. Человек, разумеется, но не обитатель Земли! Сарагоса, побывавший в разных фэнтриэлах и повидавший всякого, был в этом уверен так же твердо, как в цвете собственной шевелюры и кожи.

Но за этим длинноухим двигалось нечто более удивительное. Ужасное, по правде говоря! А если уж быть совсем откровенным, невероятное, чудовищное, отвратительное!

— Вот тебе и лист опавший, затерянный в осеннем лесу… — пробормотал куратор в ошеломлении. — Дьявольщина! О чем мечталось, то и повстречалось!

В котле о шести ногах, тащившемся вслед за длинноухим, восседал Марк Догал. Во всяком случае, застывшая маска этого существа напоминала лицо Догала — губастое, с темными глазами, обрамленное ореолом черных вьющихся волос. Правда, губы были лишены привычной яркости, а глаза казались безразличными и потухшими, но каким-то шестым чувством куратор понял, что не ошибается. Он видел Догала — или то, что от него осталось.

Пожалуй, сожалеть о нем не стоило. По всем меркам, и божеским, и людским, Марк Догал являлся ренегатом, предателем и отступником, обменявшим свою человеческую душу на сладкий дурман чужаков. И продал он не только себя; продал и компаньона, Петра Ильича Синельникова, подставив его со всей командой под метатели атарактов. «И не его заслуга, что Петр Ильич жив-здоров», — размышлял куратор, постепенно успокаиваясь. Петр Ильич жив, а Сингапур и еще двое мертвы; и мертвы десятки других, пораженных смертоносными хлыстами. Он был далек от того, чтобы винить Догала во всех этих бедах, но Сингапура прощать ему не собирался.