Странник (СИ)

— Остановиться? Думаешь, после всего я просто остановлюсь? — Его голос был мягок, но я знала, что он разорвал бы меня на части, не дрогнув и не изменившись в лице. — Куда же могла податься твоя сестра, Анжелика? Такая нежная, слабая, потерянная. Она, конечно, могла уйти к кому-то, кто воспользовался её простодушием… Чувствами. — Его лицо, близко-близко, морщилось от омерзения. — Может быть, к твоему «святому отцу»?

Внутри всё оборвалось. Падре Чезаре. Рафаэль никогда не упускал случая напомнить мне о нём, каждый раз тоном, полным скрытого презрения. В его глазах была тень дикой ревности, и хотя я отрицала его слова, Рафаэль слишком хорошо умел смотреть в душу хитрая тварь — он всё знал.

— Прекрати, Рафаэль. Она не могла уйти к нему. А если и пошла, то он бы ее отправил домой, — ответила я, настаивая до конца. Хотя в душе тлела уже другая, страшная мысль, подкрадывающаяся, как змея. Что, если Рита действительно у него? С ним?

Рафаэль наклонился, всё так же сверля меня глазами, приближаясь вплотную. Терпкий запах его одеколона резал и заставлял виски пульсировать от боли, я почувствовала, как по руке пробежала дрожь.

— Отправил домой, говоришь? — Голос его был как яд, проникающий под кожу. — Анжелика, ты ведь не дура, хотя иногда я в этом сомневаюсь. Падре Чезаре, как ты называешь его, может быть кем угодно, но это для тебя. Для твоей милой, наивной сестрицы он — «святой отец». И как бы ты ни старалась отрицать, она доверилась ему. А он мог воспользоваться этим доверием… и увести её к чёрту.

Каждая тела клетка сжалась от гнева и страха. В сердце росло непонимание, боль от собственной беспомощности. Я вскинулась, готовая закричать, но понимала, что от этого станет только хуже.

* * *

В конце тёмного коридора, как призрак, стояла Изабелла. Замершая, словно она уже не существовала в этом мире, лишь бледная тень её прежнего облика. Взгляд — пустой, тёмный, безжизненный — будто бы потухшая свеча, погасший огонёк надежды. В уголке рта тянулись морщинки боли, вокруг глаз темные круги. Изабелла словно перестала дышать, не замечала ничего, кроме собственного ужаса. Лицо её застыло маской, но я видела, как слабая дрожь от напряжения передавалась на пальцы, вцепившиеся в парапет второго этажа, побелевшие и напряжённые до боли.

— Это не может быть правдой… — прошептала она, тихо, почти беззвучно, и голос её превратился в шелест, хриплый и сломленный, будто кто-то заживо срывал с неё кожу. — Рита… она не могла уйти к падре. Не к нему, он не такой человек!

Но Рафаэль уже стоял рядом, за её спиной, холодный, как камень, с насмешливой усмешкой, словно оскал — уверенный, ледяной, лишённый всякого сочувствия. В его глазах — презрение, колючий, холодный огонь, от которого хотелось зажмуриться, не видеть больше ничего.

— Тебе ли судить о людях, Изабелла? — его голос впивался в комнату, как холодный клинок, заставляя Изабеллу вздрогнуть. — Ты, которая отдала Анжелику мне, наплевав на ее чувства? Так вот, твоя Рита доверилась другому мужчине. Если она у него, то благодарить за это ты можешь только свою собственную глупость. Неизвестно, что он делает с ней сейчас и где он ее держит.

Каждое его слово заставляло Изабеллу вздрагивать, как от ударов, раскалывающих последние иллюзии на куски. Когда я это услышала, то подскочила к ним.

— Как ты смеешь?! — я сорвалась на крик, не выдержала. Воздуха не хватало, сердце билось в груди как раненая дикая птица. Я шагнула к нему, стараясь удержать дрожь в голосе. — Какая же ты скотина. Не суди всех по себе. Ты не знаешь падре Чезаре!

На его лице мелькнула искорка едкого самодовольного презрения. Губы дрогнули в усмешке, уголок рта скривился, и в этот миг я поняла, что он наслаждается этим моментом, вбирает боль Изабеллы, моё отчаяние.

— Напротив, я знаю, Анжелика, — с ледяной уверенностью произнёс он, глядя мне в глаза, пронзая, не оставляя места сомнениям. — Я слишком хорошо знаю. И если ты сама не видишь очевидного, значит, ты ещё глупее, чем я думал.

Рафаэль направился к двери. Оставив нас в удушливой, сгущённой тишине, повернувшись он холодно сказал последнее, тяжёлое слово, словно приговор:

— Готовьтесь, Риту вы больше не увидите.

Глава 26

На рассвете Джованни Росси, крестьянин и старый дровосек, пробирался по густым зарослям леса, что раскинулся по склонам за деревней возле Сан-Лоренцо. Ещё до первых лучей солнца, когда тьма только начинала уступать свету, он уже был на ногах. В руках — тяжёлый топор, на плечах — серая шерстяная накидка, грубая, колючая. Он шёл по извилистым тропам, оставляя за собой следы в рыхлой земле, пока с каждым шагом лес не становился всё тише.