Странники.

Горело небо, как костёр,
Горел огонь.
Весёлый искр переговор
Мне грел ладонь.
Смеялись звёзды, свысока
Роняя свет.
Как звёзды воля далека,
И ближе нет.
Что мне спокойствие в тепле,
Когда ведёт
Меня луч лунный по тропе
И дождь зовёт?
Зачем мне прутья золотые,
Если там
За воротами городскими

Ждут леса?
Зачем красавицы улыбка
И любовь,
Когда серебряная нитка
Манит вновь
Под сени полночи,
Под ясный лик луны?
И полнолуние мои
Сгоняет сны.
Зачем жить зверю в клетке,
Если воля есть?
И не придумать хуже пытки,
Чем на цепь
На место пса лесного зверя
Посадить.

В неволе трудно жить,
Ещё трудней любить.
И вот я вновь сбегаю
Со своей цепи.
Туда, где можно позабыть
Про плен тоски.
Туда, где лес меня сочтёт
За своего.
Ведь, как ни бейся,
Волк навряд ли станет псом.
И вновь горит закат,
И вновь трещит костёр.
Мне ночью — воля,
Днём — ошейник, цепь и двор…

— Как красиво, — вздохнул голос в углу, а другой добавил. — Как грустно.

— Я её не слышала, — Фэль с интересом смотрела на него. — Чья она? Не Альтамира — это точно.

Он смутился, покраснел и отвёл глаза, пробормотав:

— Ну, моя. Я же говорил, что в детстве рифмоплётством увлекался.

— И много у тебя? — поинтересовалась она.

— Да не то чтобы очень, — он осмелился поднять голову и увидел её глаза, блестевшие от восторга. — На нашу компанию в Вэле хватало. Правда, они подобную чушь не любили. Им больше… м-м… немного другие песни нравились.

— Трактирные застольные вольно-непристойные, — фыркнула Фэль. Ярт снова отвёл глаза и промямлил:

— Ну, не совсем, — и принялся изучать одну из половиц под ногами, словно это было самым важным делом в данный момент.

Девушка негромко фыркнула и запела очередную горскую песенку.

Когда они вечером вернулись в дом, она задумчиво смерила его взглядом и проговорила:

— Так ты ещё и менестрель, оказывается.

— Нет. Менестрель — это слишком, — он посмотрел на небо, на котором переливались ясные надгорные звёзды. — Я пою только для себя. И песни пишу только для себя.

— Кстати, а почему волки? — вдруг спросила Фэль, вспомнив его песню.

— Не знаю, — Ярт пожал плечами. — Просто они мне всегда нравились. В детстве мне часто снился большой угольно-чёрный волк. Мы вместе бегали по лесу и играли. Сейчас я редко вижу его в своих снах.

Фэль слегка нахмурилась, вспомнив чёрного спутника Лайнэ. Волк никогда с ним не расставался, совсем как Ярт с Сэллифэром.

— Мне кажется, что в глубине души я всегда считал себя волком-одиночкой, тем, из моих снов, — продолжал тем временем Ярт. — Поэтому и выбрал себе такое имя, когда пришёл день нарекания. Забавно, — он вдруг хмыкнул и посмотрел на девушку. — Только сейчас вспомнил, что однажды, когда я вернулся домой из очередного побега в лес после очередной же драки, мама, посмотрев на меня, сказала, что из любого волчонка рано или поздно вырастет волк, сколько ни внушай ему, что он — собака. Интересно, к чему это было сказано? Ты не знаешь, Фэль?

Фэль молча пожала плечами и присела на край кровати:

— Тебе следовало спросить об этом у матери, Ярт. Я не возьмусь толковать её слова.

— Что-то ты темнишь, — Ярт подозрительно посмотрел на неё и плюхнулся рядом. — Что вы все от меня скрываете? Ведь рано или поздно я всё равно узнаю правду.

— Да ничего я от тебя не скрываю, — буркнула Фэль, стягивая рубашку.

— Ну-ну, хотелось бы верить, — он усмехнулся и тоже принялся раздеваться. — К слову сказать, о доверии. Тен любезно приглашает нас завтра на охоту, мне Альтамир сказал.

— Знаю, — она потянулась и забралась под одеяло. — Мне Найя говорила.

— И что ты об этом думаешь? — поинтересовался Ярт, устраиваясь рядом.

— Конечно, пойдём, — Фэль усмехнулась. — Надо же спасать бедного медведя.

— Сначала тебе придётся спасти меня, — Ярт картинно закатил глаза.

— От чего бы это? — Фэль улыбнулась.

— Я умираю, — он в притворном припадке упал на подушку.

— По виду вполне здоров и в ближайшую сотню лет тебе не грозит ничего страшнее насморка, — девушка прищурилась и пощекотала его.

— Я умираю от любви, — он притянул её к себе, пресекая новое покушение на свои бока. — Неужели у тебя не найдётся лекарства?

— Надо поискать, — она приникла к его губам поцелуем.