Странница. Ранние всходы. Рождение дня. Закуток

Эрмина оставалась бледной и взволнованной, рассеянно выщипывала косточки черешни большим и указательным пальцем. С опаской и некоторого рода брезгливостью Алиса думала, что ей придется, может быть, нарушить молчание этой скрытной сестры-блондинки. «Скрытная? Мы всегда скрывали друг от друга наши неприятности, с самого детства…» Сестры не знали ни междоусобной борьбы, ни семейного соперничества. Их борьба была другого рода: борьба за пропитание, за получение места чертежницы, должности продавщицы, секретарши, аккомпаниаторши в местном кабачке; борьба за организацию вчетвером квартета струнных инструментов, весьма посредственного для больших кафе… Эрмина много раз была манекенщицей. Прекрасный способ быстро зачахнуть, дойти до полного изнеможения, до полного отвращения к черному кофе, потом она искала место натурщицы в мастерских художников… А Бизута? Как Бизута была хороша в рамке окошечка по продаже предварительных билетов театра «Комедия буфф». Но когда ты одна из четырех сестер Эд, то быстро узнаешь, чего стоят планы, основанные на преклонении мужчин, которые разбиваются о стеклянные перегородки, медную решетку, о порог портного, — преклонение, которое даже не пытается преодолеть эти препятствия. «До такой степени, — размышляла Алиса, — что невольно начинаешь думать, не забивают ли себе чепухой голову большинство так называемых жертв большой любви».

Коломба, музыкантша, в самые тяжелые времена не променяла бы музыку на гуся с каштанами… Она же, Алиса, все умела делать. Она сумела даже выйти замуж… Чистые жизни, в общем-то, жизни девушек бедных и гордых, элегантных на своих сбитых каблуках, девушек, взиравших на любовь без особого почтения, с видом, который как бы говорил: «Посторонись немножко, старушка, сделайся незаметной… Сначала — голод да еще борьба за жизнь, а еще мы любили посмеяться…»

Алиса украдкой рассматривала лицо Эрмины, ее заострившийся подбородок, тень на щеке от мягкого локона светлых волос… Она вздохнула и вышла из задумчивости.

— Кофе выпьем, закутошницы?

Коломба отклонила резким жестом соблазнительное предложение, потом приняла его с извиняющейся улыбкой.

— О! Да, кофе, и будь что будет! Кофе, кальвадос, словом, все!

Она перевернула меню и быстро набросала на нем нотные знаки. Ее фетровая шляпа, надвинутая на глаз, сигарета, которая перекашивала ее рот вправо, лишали ее лицо симметрии, но на нем оставалось выражение благородной и отвлеченной усталости. «Эта заслуживает большего, чем имеет, — рассудила Алиса, — даже включая сюда Каррина, прозванного Баляби».

— Ты не должна бы пить вечером кофе, Эрмина…

— Ты так думаешь?

Младшая улыбалась, но Алиса почувствовала холодность, вызов в ее улыбке и встревожилась, хотя и не выдала себя.

— Как тебе угодно, малыш.

На освобожденном от посуды столе официант с серыми усами расстелил бумажную скатерть, поставил кальвадос цвета светлой карамели и подогретые чашки, затем глиняный кувшин с фильтром, и Коломба оживилась.

— Кофе у них всегда хорошо пахнет, а, Алиса… Итак? Что ты собираешься делать после всего этого?

— Чего именно?

— Но, Алиса, я хотела сказать… Ну, о Мишеле.

— Ах, да… Ничего. В данный момент ничего. Еще предстоит много юридической волокиты… О, ля, ля… К счастью, у Мишеля нет никаких родственников, но, главное, я рассчитываю рассказывать о нем как можно меньше.

— Хорошо. Как тебе будет угодно.

— Потому что, откровенно говоря, я… я не очень им довольна в этом деле…

— В каком деле?

— Ну… я считаю, что ему не следовало бы умирать.

Она раздавила сигарету в блюдечке и повторила не очень уверенно:

— Так вот, я считаю, что он не должен был умирать. Я не знаю, понимаешь ли ты меня…

— Очень хорошо. Кажется, понимаю. В общем, ты так же осуждающе относишься к этому нелепому происшествию, как отнеслась бы к самоубийству.

— Правильно. Самоубийство — это не очень-то красиво.

— Какова бы ни была причина? — спросила Эрмина.

Она слушала своих сестер с волнением, водя острым ногтем по бумажной скатерти.

— Какой бы ни была причина, — сказала Алиса.

— Какой бы ни была причина, — повторила Коломба.

Она обменялась с Алисой спокойным и преданным взглядом.

— Но, наконец, — воскликнула Эрмина, — бывают же самоубийства от… отчаяния, из-за любви.

— Что ты на это скажешь, Алиса? Я, — рискнула Коломба, — я думаю, что, если мужчина меня любит, он не должен предпочесть мне что-нибудь другое, даже самоубийство.

— Но, если ты довела его до отчаяния, Коломба?

Коломба посмотрела на сестру с величественной наивностью.

— Что же ты хочешь, раз я с ним, он не может быть в отчаянии? Логически он мог бы быть доведенным до отчаяния только в том случае, если бы меня с ним не было…

— Мне нравится «логически», — сказала Алиса, улыбаясь Коломбе.

Но Эрмина покраснела до корней волос. Будучи более скрытной, чем ее сестры, она иногда бывала более откровенной.

— Вы, вы… Это неслыханно! — воскликнула она. — Вы оспариваете у человека право упасть в воду непреднамеренно!

— Ну, разумеется, — сказала Алиса.

— Этот человек, который думал о твоей судьбе и после своей смерти, о том, чтобы обеспечить твою жизнь…