Странности любви

Засоряются реки? А пляжи полны, к мазутным пятнам на воде привыкли, прекрасно оттираются песком. Вырубаются леса? Зато оборудуются новые зоны отдыха. Человечество вычерпывает из глубин последние канистры нефти? Плевать — атом выручит! Уровень шума в городах для человека невыносим? А человек не только выносит, но еще и сам врубает на полную все свои транзисторы, от души выплясывая под смертоносные децибелы…

Так, может, и распад привычной нам формы общежития вовсе не трагедия? Ведь как-то живем. Не та, так другая — какая-нибудь семья, да будет. Повывелась белорыбица? Подумаешь, будем есть бельдюгу и пристипому!

Наверное, вид у меня был достаточно растерянный, потому что кто-то успокоительно спросил:

— А что вас, собственно, пугает в распаде семьи?

Я ответил, что дело не в прочности загсового штампа, меня куда больше тревожит утрата очень дорогих человеческих отношений. Дружбы, любви, привязанности, взаимной заботы…

— У вас есть статистика?

Статистики у меня не было.

Мой главный оппонент решил мне помочь:

— Мы понимаем, вы писатель, а не ученый. Цифры не обязательны. Просто какой-нибудь пример, чтобы было понятно.

Я ответил, что вот уже лет десять провожу свое сугубо частное и вовсе не научное исследование. А именно — спрашиваю знакомых молодых людей об их жизненных планах. Ответы, в общем, однотипны. Образование. Утверждение себя в профессии. Семья. Ребенок, иногда двое. Квартира. Машина. Приличный уровень жизни. В общем, как правило, все разумно, реалистично, без фантастических запросов. Но — и это меня тревожит. То есть от любви, конечно, не отказываются, но между серьезными делами, отнюдь не отождествляя с семьей, так, чтобы не один пунктик плана не пострадал. Выпадает — хорошо, не выпадает — не трагедия. Что-то вроде выигрыша в Спортлото.

На этот раз ответом мне была задумчивая (наконец-то!) пауза. Потом кто-то произнес:

— Да, пожалуй, так оно и есть. В основные планы любовь не входит.

— Вот то-то и оно, — сказал я, ободренный этой полуподдержкой, — в нашей жизни любовь занимает все меньше и меньше места. А дальше что? Процесс медленный, но ведь и мамонты вымерли не в один день…

Тут энергично вступила в полемику моя молодая соседка, студентка с целеустремленным лицом современной деловой женщины.

— Ну и что? — сказала она. — Да, любовь значит для нас все меньше. Но ведь мы отказываемся от нее не просто так, а во имя других ценностей. Свобода, например, материальная независимость, творчество, познание жизни, еще многое другое.

Я возразил:

— Но все это вместе взятое все-таки не любовь.

Вот тут-то она и возразила:

— Ну и что? А докажите ценность любви!

Есть такое выражение: внутренний голос. Так вот в тот момент я явственно услышал целых два противоречащих друг другу внутренних голоса: писатель во мне вскрикнул от восторга — вот это фраза, вот это формула! — а человек ужаснулся — бог ты мой, до чего же мы докатились…

Не помню, как я тогда отговорился. Доказать ценность любви, в общем-то, не сумел.

***

Меньше всего хочу обвинять в чем-то мою симпатичную собеседницу. Наоборот, я ей благодарен: она выразила словами то, что, как говорится, давно уже носится в воздухе. Нравится нам это или нет, но то, что еще лет двадцать назад казалось аксиомой, сегодня потребовало доказательств. Ибо на невидимой бирже человеческих стремлений акции любви ощутимо упали.

Вот вам элементарный тест. Если бы предложили выбор: любовь или профессия, любовь или квартира, любовь или карьера, любовь или достаток, что бы вы ответили? Я вовсе не утверждаю, что вы отказались бы от любви. Но ведь заколебались? Да, даже самому себе приходится доказывать ценность любви.

Тенденция видна даже в мелочах. И в том, что эстрадные сладкопевцы все меньше налегают на лирику, а тексты их любовных стенаний все абстрактней и невыразительней. И в том, что традиционно-прекрасная тема первой любви почти полностью ушла из поэзии. И в самой нашей лексике: раньше обязывающе говорили «любят друг друга», теперь уклончиво замечают: «живут». А самих любящих (или, впрочем, и не любящих) все чаще именуют демократичным термином «партнеры».

Самое обидное, что и мы, литераторы, делаем все от нас зависящее, чтобы поставить любовь на место. Если критик ругает книгу за мелкотемье, можно не спрашивать, про что она — все прочие темы одна другой крупней. Если редактор требует вдвое урезать «койку», только для непосвященного идея выглядит кощунственно, а бывалый автор мгновенно поймет, куда нацелен авторитетный карандаш. Возьмите годичную подшивку любого журнала, хоть какая-нибудь редколлегия постаралась доказать ценность любви? В современной нашей прозе неземная страсть, как коверный в цирке, развлекает публику между серьезными «номерами».

***

В классической литературе ее место было иным.