Странности любви

Тристан переступал шаг за шагом, пока ее спина не коснулась стены. Мередит лепетала что-то нежное, но слова затерялись у его губ. Их бедра соприкоснулись, посылая мощные разряды наслаждения и предвкушения в его тело. Он застонал, забыл обо всем — бальзам ее поцелуя вытеснил все мрачные мысли, мучившие его.

Он потерялся в ней, его язык проникал глубоко в ее рот, он наслаждался теплой медовой сладостью ее губ. Каждый раз, когда они целовались, он стремился запомнить ее вкус, короткие звуки, вырывающиеся из ее горла от удовольствия. Ему хотелось запечатлеть в памяти каждое мгновение, потому что новых встреч могло и не быть.

Она, казалось, с той же безысходностью и безрассудностью стремилась впечатать его тело в свое. Словно она тоже предчувствовала скорый конец украденным встречам. Где-то в глубине притаилась мысль — почему? Потому что он сказал ей, что не может обещать ничего на будущее?

А потом это уже не имело никакого значения, потому что ее пальцы оказались на пуговицах его рубашки и она начала расстегивать их. Весь мир теперь сосредоточился на ноготках ее торопливых пальчиков, слегка царапающих его кожу, на ее дыхании, когда она оторвалась от его губ.

Мередит дергала за пуговицы, рвала их, чтобы обнажить его грудь. Когда она просунула под рубашку пальцы, чтобы коснуться его тела, губы ее дрожали.

Стоило ее пальцам коснуться горячей кожи Тристана, как она не смогла удержаться от короткого возгласа наслаждения. Какое потрясающее ощущение! Но ей хотелось большего. Мередит не могла насытиться, хотя провела в его постели три последние ночи. Прикосновения к нему, как и в самый первый раз, наполняли ее восторгом.

Тристан не оставался равнодушным. Это было ясно по клокотанию, родившемуся в его горле, когда она проводила рукой по его груди, по тому, как задвигались его бедра. Мередит закрыла глаза и предалась ощущениям. Влажное тепло заливало ее, готовя к неизбежному.

Тристан возьмет ее. Она снова с радостью капитулирует. На короткое время позабудет, зачем оказалась в Кармайкле, и это время будет самым счастливым в ее воспоминаниях.

А после… нет, Мередит не будет думать об этом. Не теперь, когда Тристан расстегивает маленькие пуговички на лифе ее платья. Она выгнулась навстречу его пальцам и задохнулась, когда он, не закончив с пуговицами, взялся за ее чувственные груди.

Наконец он ухитрился расстегнуть последнюю оставшуюся пуговицу, которая отделяла ее от небесного блаженства, и спустил платье с ее плеч.

Греховное безумие овладело ею от его прикосновений, она не могла устоять. Она медленно потерлась грудями о его грудь. Бусины сосков затвердели под шелковой рубашкой.

Тристан застонал, обхватил ее за ягодицы и приподнял: теперь они касались друг друга самыми сокровенными частями тела. Когда он стал целовать ее шею, она, всхлипнув, запрокинула голову.

Мередит смутно почудился какой-то отдаленный звук, но желание затмило реальность. Весь мир заключался в Тристане, ни для чего другого не оставалось места, существовал только его мускусный запах, прикосновение его кожи, жар его рта. Все остальное не имело значения.

Но звук становился все назойливее. Туман вокруг нее рассеялся, реальность приобрела четкость. Звук оказался голосом. Голос был женским. Он принадлежал леди Кармайкл.

Сердце Мередит, до этого стучавшее с силой, теперь грозило остановиться. В дверях гостиной стояла леди Кармайкл, ее щеки пылали, она еще раз произнесла имя сына.

— Тристан, — прошипела Мередит, колотя по его плечу и стараясь забыть, как хорошо чувствовать его губы, которыми он провел по ее шее до того места, где бился пульс. — Тристан!

Он поднял голову и прежде, чем успел произнести греховные слова, которые, она чувствовала это, были готовы сорваться с его языка, увидел выражение ее лица. Он проследил за ее взглядом и увидел Констанс, которая теперь старалась не смотреть на них.

Он немедленно выпустил Мередит, поставил ее на ноги, после чего повернулся, загораживая ее, пока она путалась, стараясь натянуть платье и застегнуть пуговицы, которые он с таким наслаждением расстегивал.

— Мама! — выдохнул Тристан, кровь прилила к его лицу. Боже, он краснеет? Ситуация была непереносимой.

— Я… извини, — лепетала его мать, избегая смотреть на него. Он не знал, ради него, или себя самой, или ради Мередит, все еще сражающейся с платьем, мать отводила взгляд. — Лорд Фардингуорт спрашивает о новой кобыле. Мне сказали, что вас видели входящими в дом, и я пошла искать вас.

Тристан посмотрел вниз и увидел, что его рубашка все еще расстегнута и вылезла из брюк. Он принялся заправлять ее, придумывая, что сказать.

— Ах!.. — Все, что он мог произнести в ответ.

— Я прошу извинить меня, — сказала Констанс, краем глаза косясь на него.