Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4

Месть, благородная месть! Жажда мести куда более ужасна, чем обычная жажда, когда хочется пить, и тебе кажется, что ради глотка воды ты способен не только отнять бутылку с соской у невинного младенца, но можешь даже убить и использовать труп по назначению, ибо известно, что все организмы на девять десятых состоят именно из воды.

Перед бедным Омлетом, поклявшимся отомстить обидчику за гибель отца, возникает дилемма, выбор. Во-первых, можно явиться в театр на представление, войти в ложу и влить Клаву в ухо тот самый настой, каким в свое время воспользовался преступник. Это эффективно, это легитимно (месть, благородная месть! ), это эффектно, наконец, поскольку каждый присутствующий в зале и на сцене лично убедится в том, что Омлет, шпиц Татский, не прощает и не забывает.

Но есть еще второй вариант: оставить все, как есть, и отравлять Клава не быстродействующим ядом, а одним своим присутствием — ходить за ним, попадаться ему на глаза, в театре то и дело входить в ложу и становиться за креслом (тем, что принадлежит Омлету по праву наследования! ). Клав будет нервничать, он не сможет спокойно спать, функции его организма придут в расстройство. Ощущая рядом постоянное присутствие Омлета, Клав начнет ошибаться и аплодировать не тогда, когда предписывает этикет, а когда ему будет казаться, что тенор пролаял верную ноту. В конце концов, зрители, возмущенные поведением Клава, проголосуют за то, чтобы свергнуть его с любимого кресла в ложе, и тогда Клаву не останется ничего другого, как откусить себе хвост, после чего он умрет в страшных моральных муках, поскольку именно в хвосте у жителей Тании находится железа, вырабатывающая гормон совести.

Итак, что же назначить своему врагу? Быструю смерть от яда или медленную — от моральных мук? Я понимаю, что человек, недолго думая, выбрал бы яд, но люди, как известно, существа нетерпеливые, им подавай все сейчас, даже мир с палестинцами, который вообще не был запроектирован при создании Вселенной. Но аборигены Тании — не люди, прошу это помнить. И Омлет — не человек, а шпиц, и для него оба предложенных варианта были равнозначны, как равнозначны для человека две капли воды или два правых башмака.

А тут еще любовь — я ведь роман писал, а не историческую хронику, романы без любви не бывают, какой же это роман, если в нем нет романа? Омлет любит Офелу, маленькую красивую сучку домашней породы пекиннес, а она отвечает ему взаимностью. Проблема, однако, в том, что Офела — дочь старого Плона, а старый Плон, чтоб вы знали, по сюжету имел должность держателя кресла; иными словами, когда Клав наслаждался оперным лаем, Плон стоял за его спиной и держал кресло за спинку, потому что шаткое это сооружение того и гляди могло опрокинуться от мощных телесных конвульсий Клава, выражавшего восторг потрясающим визгом примадонны.

Проследите цепочку причин и следствий — непременного признака настоящей трагедии. Если Омлет тем или иным способом убьет Клава, Плон лишится работы, Офела останется без приданого и не сможет выйти за любимого замуж. Если Омлет оставит Клава в живых, свадьба состоится, но где же тогда святая месть?

Согласитесь, эта дилемма почище первой. Вот и мечется бедняга Омлет, как известное, придуманное Буриданом, животное. «Что делать? — думает он. — Кто виноват? Быть или не быть?». «Достойно ли, — спрашивает он себя и читателя, — смиряться под ударами судьбы иль надо сей судьбе сопротивляться?». Это, между прочим, уже третья дилемма, возводящая трагедию на эсхатологический уровень.

Время между тем идет, действие движется к финалу. Офела спрашивает пришедшего на свидание Омлета: «Когда же?», и ее можно понять, ей надоело хранить невинность, когда подруги уже успели народить выводок щенят. Омлет интерпретирует вопрос по-своему и отвечает, как истинный философ: «Когда расплавлю „да“ и „нет“ в одном плавильном горне смысла»…

Как должна была поступить Офела, получив от любимого такой ответ на элементарный вопрос о сроке бракосочетания? Естественно, она утопилась, любая сучка из породы пекиннес на ее месте поступила бы так же. А что сделал Омлет, когда безутешный Плон сообщил шпицу о смерти Офелы? Ни за что не догадаетесь. Я тоже не догадался бы, если бы не был автором этой трагической истории. Так вот, Омлет заколол папашу Офелы однозубой вилкой — нечего, понимаешь, сообщать плохую новость, когда шпиц и без того погружен в раздумья о смысле Буридановых дилемм.

Помню, что, написав этот эпизод и разыграв его в виртуальном книжном пространстве компьютера, я неожиданно осознал еще одну дилемму, стоявшую уже не перед выдуманным Омлетом, а передо мной — его автором. Заканчивать роман или вытягивать на дилогию, а то и на сериал типа «Утомленных чтением»? Мятущийся шпиц мог ведь еще много лет и, соответственно, томов размышлять и ничего не делать, предоставляя сюжету прихотливо течь по руслу литературной фантазии.