Странные сближения. Книга вторая

У камелька, где яркою струею

Алел огонь вечернею порою.

П.Вяземский

— Всё забудется когда-нибудь, — рассуждал Липранди, подставляя крупный нос влажному ветру, рвущемуся под полог коляски. Усы Ивана Петровича покачивались в потоках воздуха, словно крылья. — Если б я жил за двести лет до вас, что бы вы знали обо мне? В лучшем случае ничего. Дневник надо весть, а вы ленитесь.

Раевский, убаюканный мерным прврпрффрррканьем Липранди, спал, замерев со сложенными на коленях руками и таким же неподвижным, как и обычно, лицом; проплывали мимо потемневшие под налетевшей тучей лес и поля; ласточки носились над самой травою, высвистывая короткие сигналы — Бог знает кому.

— Что вы оставите после себя, Пушкин? Ваши стихи?

Пушкин промычал что-то невнятное и почесал высунувшегося из кармана плаща Овидия. Он знал, что Липранди не любит, вернее, не понимает стихов, но чрезвычайно трепетно относится к чужому мнению о себе — хоть бы и высказанному через двести лет.

— Ваш Инзов, уж на что окутан тайной, позаботился о сохранении исторических документов о себе и своём ордене. А что вы напишете? «Солнце вышло, птица спела, я десятый раз влюбился. У неё во-от такие уши, чтобы слушать мои басни».

Пушкин не выдержал и расхохотался, но ответить Ивану Петровичу не успел. Коляска остановилась, и Александр, забыв о разговоре, стал высовываться, чтобы узнать, в чём дело.

Впереди на дороге стояла каруца, гружённая какими-то ящиками и свёртками. Рядом, держа под уздцы пегую кобылку, нервно топтался высокий тонкий человек с длинными седеющими волосами.

— Excusez-moi, messieurs, — прокричал он, морщась от налетевшего ветра. — L» auberge est-elle loin?

— Спешим, — крикнул в отвеет ямщик. — Сойдите с дороги, я важных господ везу.

— Je me suis perdu, — тонкий человек выпустил поводья и побежал к коляске, приговаривая что-то, как сперва показалось Пушкину, на латыни.

— Итальянец! — воскликнул Липранди и, свесившись из коляски, стал отвечать на том же языке, впрочем, особенной перемены в звуках, издаваемых Иваном Петровичем, никто посторонний бы не заметил.

— Смотри-ка, — Раевский смотрел из-под очков ясными глазами, будто и не спал только что. — Кажется, они понимают друг друга.

Оказалось, что Джованни Карбоначчо едет в Кишинёв, и едет один, поскольку по дороге повздорил с кучером, не говорящим ни на одном из известных пассажиру языков. В конце концов Джованни попробовал объясниться жестами и случайно ударил ямщика по носу. Тот не пожелал мириться с таким обращением и убежал, а сеньор Карбоначчо остался один в незнакомой местности.

— По этой дороге вы доедете до Кишинёва, — объяснил Раевский по-французски. — Ещё пару часов езды ваша лошадь выдержит. Другое дело, как вам быть без кучера?

— Никаких часов езды, — ужаснулся Карбоначчо. — Через несколько минут сюда дойдёт дождь, а мне нужно укрыть груз. Ради Бога, я сам готов промокнуть, но только пусть bagaglio будет в сухости.

— Дождь, — Пушкин поглядел на грозную фиолетовую массу, сгущающуюся над лесом. — Дождь и нас застигнет. Эй, — позвал он ямщика. — Успеем до дождя на станцию?

— Успели бы, кабы не стояли тут, — отозвался ямщик. — Сейчас свернём на тракт, а там до почты близенько.

— Ну так давай.

— Che succede? — беспокойно поинтересовался итальянец.

— Можете поехать за нами и переждать дождь на станции. Но имейте в виду, вас там задержат и не выпустят до тех пор, пока ваш ямщик не вернётся. А если он пожалуется смотрителю, с вас спросят штраф за избиение.

— Пусть задерживают, — Карбоначчо махнул рукой и стал забираться в телегу.

— Н-но-о, шевелись! — над лошадиными спинами свистнул хлыст, Джованни тоже что-то крикнул своей кобылке, и два экипажа всё быстрее покатили туда, где дорога вливалась в широкий почтовый тракт; а позади на горизонте уже сгущалась муть, и первый дальний гром налетел прибоем на дрогнувшие верхушки елей, и воздух потемнел от несущегося вслед за повозками ливня.

— Скорее, сеньоры, ради всего святого, скажите этому человеку, чтобы он поторопился.

Липранди усмехнулся и заговорил по-итальянски: видимо, объяснял сеньору Карбоначчо, что торопить смотрителя — бессмысленнейшая затея. Джованни, распластавшийся на своих ящиках, только прорычал что-то сквозь зубы, когда смотритель, бросив в его сторону холодный взгляд, перешёл к коляске. Всё вокруг полнилось дождём. Овидий высунулся из воротника Александра, получил по носу каплей и с отвращением уполз назад.

— Промокнет, — трагически стенал Карбоначчо, вытаскивая зажатые между ящиками длинные свёртки и волоча их на крыльцо.

— Что у вас там? — А.Р., не замечая текущей по лицу воды, шёл за итальянцем через двор.

— Ружья, — откликнулся на ходу Джованни.

Раевский присвистнул.