Возникает извечный вопрос «Кому это нужно» или «Зачем искать себе приключений на одно место?»
Мы все чем-то занимаемся, кто бизнесом, кто культурой, но за нашей суетливой, хотя и полезной деятельностью, теряется изначальный смысл существования на этой земле. «Земле» в данном случае в самом буквальном значении: «земля» как почва, «земля» как грунт, как то самое твердое, отделенное от жидкого и газообразного, на котором ты стоишь. Поэтому, мне кажется, очень правильно не только вспоминать о том, что ты оттуда возник и туда уйдешь, лежа на крымском или турецком берегу… не просто ощущать, что ты живешь в конкретном городе или идешь по конкретному полю, а оказаться в таких местах, где ты можешь сказать: я стою на планете Земля, я стою на земном шаре. Забегая вперед, скажу, что во время экспедиции мне это удалось.
Полное ощущение тебя и этой планеты – никого и ничего больше…
И тогда не возникает вопросов, почему именно в это место ты должен был попасть, и почему именно этой дорогой, точнее этим бездорожьем…
Мы прилетели в Ташкент ночью, и наш конвой сразу двинулся за город. Конвой, как я узнал, совсем не обязательно должен конвоировать и охранять. Это слово значит движение людей или одинаковых транспортных средств друг за другом через равные расстояния.
Я был в экипаже с Анатолием Борисовичем, за рулем в тот день сидел он, а я водрузился в штурманское кресло. Быстро пролетели освещенные проспекты, улицы и пригороды Ташкента, и совсем скоро наши джипы остались единственным источником и носителем света. Дорога пошла по очень сложной горной местности, и, глядя перед собой, я не понимал, как машина может это пройти. То есть я понимал, что она НЕ может это пройти. Впереди виднелись каменные глыбы, скалы, склон, по которому любой внедорожник должен просто скатиться вниз… Но джипы почему-то шли и шли по почти вертикальному склону, и меня просто вдавливало в кресло. Я окончательно убедился, что если начало пути такое непростое, то впереди нас ждет отнюдь не прогулка… Это чувство усугублялось еще и тем, что после перелета я был очень расслаблен – мы летели спецрейсом «со всеми удобствами» – прекрасный салон, прекрасная компания, замечательная еда, кино на большом плоском экране, в общем, все радости жизни на борту. У меня было чувство, что я уже в раю и лечу в некий дополнительный рай. И тут такой контраст.
Прямо в аэропорту замечаешь напряженное недоброжелательное отношение к людям из России. Это проявляется, в основном, у тех, кто наделен хоть какой-то властью – паспортный контроль, таможня. Бесконечно разглядывают, проверяют, тормозят…
А когда наш конвой из семи серебристых спортивных джипов, увешанных «люстрами» и всевозможными прибамбасами, раскрашенных надписями «ТРАНСУЗБЕКИСТАН 2005» колонной двинулся по трассе, буквально через триста метров возникли узбекские гаишники. Впоследствии оказалось, что автоинспекторов в Узбекистане чрезвычайно много: такое ощущение, что население разделилось строго пополам – на автоинспекцию и остальных. Очень долго у Саши Давыдова, который как спортивный руководитель экспедиции шел во главе колонны, проверяли письма, документы, карту маршрута… Наконец, разрешили ехать. Через километр нас снова остановили, и снова Саша предъявил им целый ворох бумаг и разрешений, с которыми автоинспекторы знакомились подробно и придирчиво. Такие остановки ждали нас буквально на каждом посту милиции, но постепенно мы стали замечать, что времени на объяснения с представителями власти Саша Давыдов тратит все меньше и меньше. На очередном посту Саша просто приоткрыл окно, сказал что-то автоинспектору, тот отдал честь, и мы поехали. Чубайс даже связался с ним по рации, чтобы узнать, что все это значило. Саша ответил:
– Мы нашли универсальную формулу общения с автоинспекцией.
– Какую?
– Как только они подходят, мы говорим: «Международная экспедиция, с министром согласовано».
И все.
Правда, через три или четыре дня пути один из местных гаишников все-таки поинтересовался:
– С каким министром?
Саша отреагировал очень быстро:
– С вашим министром.
Самый любопытный из узбекских автоинспекторов оказался этим ответом вполне удовлетворен.
Той ночью мы шли по горам, пересекали под очень острым углом наклона русла горных рек, заваленные каменными глыбами, и, наконец, остановились в первом лагере. Там уже работала группа подготовки: в непроглядной темноте фонариками светились палатки, и было очень красиво. Где-то совсем рядом шумела горная речка. Все, кроме ночного дозорного, быстро разошлись по палаткам и уснули.
Утром я встал очень рано, ощущая при этом, что отлично выспался. Единственное, что меня несколько беспокоило ночью – это громкий храп, который раздавался из соседней палатки. Я даже решился сделать замечание Чубайсу, но не успел, потому что он вышел мне навстречу и сразу же сказал:
– Слушайте, вы так храпели всю ночь!
– Странно, – удивился я, – я только что хотел сказать вам то же самое…
– Да? Значит, это было горное эхо вашего храпа…