Странный Джон (ЛП)

В День перемирия он убедил меня отправиться с ним на службу в католический собор. Громадное здание было переполнено. Искусственность и неискренность службы сгладились торжественностью случая. Ритуал в какой-то мере сумел растревожить чувства даже такого агностика, как я. Невозможно было не ощутить чудовищную власть, какой древняя традиция преклонения должна обладать над толпами восприимчивых верующих.

Входя в собор, Джон был полон обычного своего насмешливого любопытства по отношению к традициям Homo Sapiens. Но по мере того, как продолжалась служба, насмешливости становилось все меньше, и, в конце концов, он был совершенно захвачен действом. Он прекратил посматривать по сторонам своим проницательным взглядом хищной птицы. Его внимание, как мне показалось, вообще не было обращено на кого-то из собравшихся, на хор или священника, а на все происходящее в целом, на лице появилось странное выражение, какого я не видел прежде. Когда Джон стал старше, оно стало куда более привычным, но я до сих пор не могу как следует его объяснить. В нем было изумление, замешательство, какой-то недоверчивый восторг и, в то же время, легкая горькая усмешка. Я, конечно же, предположил, что Джон наслаждался человеческой глупостью и самомнением, но когда мы уже выходили из собора, он огорошил меня, воскликнув: «Как было бы прекрасно, если бы они не пытались сделать своего бога человеком!» Потом, должно быть, заметив ошеломленное выражение моего лица, рассмеялся и пояснил: «Разумеется, я понимаю, что практически все это — сплошная чушь. Этот священник! Того, как он склоняется перед алтарем, уже достаточно, чтобы понять, каков он из себя. Все действо от начала до конца — интеллектуальное и эмоциональное кривляние. Но… ты не почувствовал этого отзвука какой-то истины? Чего-то произошедшего многие века назад, правильного и великолепного? Наверное, это что-то случилось с Иисусом и его друзьями. И нечто подобное теперь происходит примерно с пятой частью всех собравшихся. Ты это почувствовал? Но, разумеется, как только они начинают осознавать, что что-то чувствуют, они тут же все портят, пытаясь все вписать в рамки глупой теории, предписанной их Церковью».

Я предположил, что волнение, которое он испытал, было рождено единением с большой толпой по торжественному поводу. И что не следует выдавать это ощущение за чувство единения с чем-то сверхчеловеческим.

Джон посмотрел на меня и искренне рассмеялся.

«Глупый ты человек, — впервые, как мне кажется, используя это выражение в столь пренебрежительном значении, — даже если ты не способен различить чувство толпы от чего-то большего, это не значит, что этого не могу я. А так же большое количество других особей твоего вида — пока не позволят психиатрам запутать их».

Я попытался понять, что он имеет в виду, но Джон отвечал: «Я — всего лишь ребенок, это все мне в новинку. Даже Иисус не сумел описать то, что видел. На самом деле, он даже не пытался особо говорить об этом — в основном рассказывал, как это может изменить человеческую жизнь. А если и пытался, то получалась какая-то ерунда. Или, может, его просто неправильно понимали. Но откуда мне знать? Я всего лишь ребенок».