Странный каприз

Но забыть о Крейге Присцилла не могла. Где бы она ни была, что бы ни делала, воспоминания о нем внезапно всплывали из подсознания, лишая ее покоя и заставляя злиться на себя. Склонившись над журналом, она вдруг видела на странице его лицо; вечером, забираясь в постель, вспоминала его нежные прикосновения; в телефонном звонке какого-нибудь делового знакомого вдруг слышала его голос.

Сперва Присцилла тщетно пыталась подавить эти грозные симптомы, затем, когда грубое давление не сработало, принялась убеждать себя, что все это — не более чем простое сексуальное влечение. А с влечением справиться просто — достаточно его удовлетворить.

Легко сказать… Присцилла отнюдь не была «женщиной без комплексов». Говоря по правде, после развода у нее не было вовсе никакой «личной жизни» — работа отнимала все время и силы. Психоаналитик сказал бы, что Присцилла сублимировала свою сексуальную энергию в работе, и, возможно, был бы прав. Кроме того, после развода Присцилла инстинктивно сторонилась мужчин; ей казалось, что их взаимоотношения заранее обречены на неудачу.

Действительно, говорила себе Присцилла, все дело в ее чрезмерной осторожности. Она боится, что любовные отношения неизбежно приведут к разочарованию, мало того — свяжут ее обязательствами, которые она не готова принять. Но ведь Крейгу, что бы он там ни говорил, нужна от нее только постель! Так в чем же дело? Они оба получат друг от друга то, что хотят, и расстанутся друзьями. Однако такой поворот мысли непонятно почему заставлял Присциллу морщиться от отвращения, и, дойдя до этого в своих рассуждениях, она заставляла себя переключаться на что-нибудь другое.

А подумать было о чем. Взять хотя бы Перси. Стоило ей появиться в гостинице, и он не сводил с нее по-собачьи преданных глаз и все старался остаться с ней наедине. Присцилла старалась приезжать в дом Говардов, только когда там шла работа.

Но однажды, как назло, за полчаса перед ее приездом во всей округе погас свет, и рабочие ушли, оставив Перси с полдюжины посланий для хозяйки, из которых он, разумеется, половину забыл.

— Да, Присси, там ничего особо важного не было, — успокаивал ее он. — Если хочешь, позвони Кену и спроси у него сама. По-моему, лучше бы он все это написал на бумажке.

— Знаешь, Перси, — взорвалась Присцилла, — если ты не перестанешь называть меня Присси, я тебя выставлю отсюда к чертовой матери! И не думай, что постесняюсь! Это мой дом, и тебе здесь не место!

— Мое место там, где ты! — патетически воскликнул он.

Присцилла вздохнула и отбросила руку, которую Перси протянул к ее плечу.

— Нет, Перси. Мы разведены, не забывай об этом.

— Мне больше нравится думать, что мы расстались на время.

— Не обманывай себя. — Присцилла присела на угол стола и скрестила ноги. — На тебя, Перси, наш брак повлиял плохо. Ты сделал из меня что-то вроде богини-покровительницы и не мог ступить без меня ни шагу. И для меня в этом ничего хорошего не было. Быть любимой — одно дело, а превратиться в какого-то идола — совсем другое. Где твоя гордость, Перси? Неужели ты и вправду ничего не можешь сделать сам? После развода мы поделили наше состояние пополам — что ты сделал со своей половиной?

Перси беспомощно развел руками.

— Понимаешь, Присси… Присцилла… Мне без тебя было так одиноко… С тобой всегда интересно, весело, каждый день происходит что-то новое, а без тебя я чувствовал себя потерянным, не знал, что делать… И я вступил в одну организацию…

Присцилла посмотрела на него с отчаянием.

— Перси, как ты мог? Ты что, попал в секту?

— Ну… в общем, да, хотя в то время я этого еще не понял. Понимаешь, там были такие милые ребята, и все относились ко мне по-дружески, всегда готовы были выслушать меня. Они говорили, что хотят изменить мир — так, чтобы всем людям на свете жилось лучше. Но членам организации нельзя было иметь никакой собственности, и все, кто вступал в нее, должны были отдавать свое имущество.

— А сами оставались без гроша, — пробормотала Присцилла.

Перси беспомощно пожал узкими плечами.

— Я не знал, куда идти и что делать, и вдруг встретил людей, которые приняли меня как друга. Мы сняли дом на Грин-стрит и собирались прожить там до конца жизни, делая людям добро. Но обычно мы просто сидели вокруг стола и рассуждали о том, как сделать мир лучше. Еще писали воззвания и раздавали их на улицах. Понимаешь, это была не религиозная секта. Ни за что в жизни я не свяжусь с какими-нибудь ханжами-фанатиками! Мы были просто большой семьей.

— И что же? Ты оттуда ушел?