Странствие Кукши. За тридевять морей

На это епископ и бургграф отвечают:

– Согласны. Заключаем с вами вечный мир и крестим вашего вождя в веру Христову. И дозволяем вам покупать все, что захотите!

И вот заключен мир, на берегу начинается торговля, а также оживленное дружелюбное общение, главным образом с помощью знаков, ибо никто не знает языка друг друга. Невесть откуда взявшиеся загорелые светлоглазые воины – щедрые покупатели, они платят, не торгуясь. В их кожаных кошелях, как видно, золота и серебра, что камней в окрестностях Луны.

Кроме того, у них обветренные мужественные лица. Такие мужчины не могут не привлекать внимания женщин, местные красавицы охотно обмениваются с пришлыми воинами взглядами и улыбками. Среди торгующих и покупателей снуют любопытные мальчишки, особенный их интерес вызывает белобрысый воин такого же, как они, возраста.

Меж тем епископ со своими клириками готовит купель в баптистерии[58] возле городского собора, освящает воду, велит зажечь свечи. И вот несколько рослых воинов приносят в баптистерий Хастинга, сам он ходить уже не может, да что там ходить, у него едва хватает сил поднимать веки с крашеными ресницами, чтобы видеть епископа и бургграфа, своего крестного отца.

Епископ и бургграф поднимают его из святой купели, и верные воины относят своего новокрещенного вождя обратно на корабль.

На другое утро к городским воротам снова подходят трое послов. Препровожденные к епископу, они сообщают, что их вождь, датский конунг Хастинг, минувшей ночью скончался. Перед смертью он просил, чтобы его, новокрещенного, похоронили в городе в освященной земле вместе с другими христианами. Он завещал крестному отцу и епископу все свои воинские доспехи, драгоценные украшения и прочее имущество.

– Вот малая частица, – говорят послы, – того, что завещал вам конунг Хастинг.

И, опустившись на колени, они кладут к ногам епископа груду драгоценностей. Тут и серебряные сосуды, и золотые шейные гривны, и запястья, усыпанные дорогими каменьями. Тронутый благочестивыми устремлениями покойного, а также великолепием его даров, епископ позволяет предать земле прах северного варвара по христианскому обряду. Чужеземный князь будет погребен в городе, в монастыре святого Маврикия.

Настежь отворяются главные городские ворота. В них втягивается погребальное шествие. Во главе шествия идут несколько воинов, которые несут перед собой мечи и боевые топоры покойного, отделанные золотом и драгоценными каменьями, другие несут кольчугу, сверкающий золотом шлем и пурпурный плащ из дорогой заморской ткани. За оружием несут открытые ларцы, содержимое их слепит глаза, как будто наполнены они осколками солнца.

Следом за дарами несут на погребальных носилках прах прозревшего язычника. Крики и рыдания оглашают воздух. Зеваки, собравшиеся поглазеть на необычные похороны, могут поклясться, что никогда не слышали столь громкого выражения скорби. Дикие язычники чувствуют горечь утраты, несомненно, острее, нежели благочестивые христиане. Носилки сопровождает свита, состоящая из отборных воинов.

По обе стороны ворот стоят стражники и считают входящих в город. Отсчитав условленное число людей, ворота затворяют.

Сквозь вопли и рыдания едва слышен колокольный звон, созывающий народ в церковь. От городских ворот впереди погребального шествия выступает хор мальчиков со свечами и крестами. Их ангельские голоса тонут в грубых проявлениях варварской скорби. Встречать прах раскаявшегося грешника явилось духовенство в праздничном облачении, градские старейшины со знаками отличия и женщины высшего сословия в траурных одеждах.

Христиане сменяют язычников у носилок и вносят их в монастырь, где для Хастинга приготовлена могила. Погребальные носилки ставят посреди храма. Бургграф с блестящими от слез глазами кладет в изголовье крестника несколько прекрасных черных роз – впервые его любимицы срезаны с родного куста, но торжественность случая стоит такой жертвы.

Взволнованный епископ служит заупокойную мессу. Звучит невидимый как бы небесный хор. Народ благоговейно внимает службе. Меж тем язычники, которых, по-видимому, не слишком трогает христианское богослужение, незаметно растекаются по храму, некоторые покидают его пределы… Впрочем, поглощенные молитвой люди не обращают на это внимания.

Голос епископа звучит все проникновенней. Господь милостив к тем, кто оставляет пагубные заблуждения и ступает на стезю истины – новообращенный умер, но Господь не позволил смерти обезобразить его красивые черты. Покойник лежит на погребальных носилках, как будто он жив и здоров, его цветущему виду могли бы позавидовать многие из живущих.

Епископ с умилением глядит на обрамленное золотистой бородкой лицо, не поддавшееся загару, как это часто бывает у рыжих людей, светлую кожу покойного оттеняют бургграфовы черные розы. Эти сильные руки с золотистыми волосками, которые загубили столько невинных душ, теперь навсегда неподвижно сложены на груди. Но что это? Шевельнулся большой палец правой руки! Нет, показалось…