Странствие Кукши. За тридевять морей

Кукша давно мечтает побывать в бане. Он купается иногда в Пропонтиде или Золотом Роге, умывается в Ликосе, ручье, текущем по городу, но в бане – мовне, как говорят у него на родине, он не мылся с тех пор, как покинул Домовичи. Рябой иногда посещает баню, однако раба с собой не берет, считает это баловством и пустой тратой денег. Ведь за Немого надо заплатить целых пять оболов!

Однажды Кукша, прежде чем отдать очередную добычу Рябому, утаивает из нее пять оболов и кладет их за щеку. Пока они с Рябым подкрепляются, он следит за тем, чтобы не проглотить монету вместе с едой. Утром он отправляется в баню.

Когда он поднимается по широкой мраморной лестнице и переступает порог, сердце у него колотиться так, словно он идет на опасную кражу. Возле двери, сидя за маленьким бронзовым столиком, дремлет громадный тучный привратник-эфиоп. Он взимает плату с посетителей, которые вымылись и покидают баню. Когда Кукша проходит мимо него, эфиоп открывает заплывшие салом глазки и снова закрывает их. Здесь же помещение для служителей, здесь можно купить мыло, губку, взять простыню, нанять банщика.

Миновав это помещение, Кукша попадает в четырёхугольный зал с потолком-куполом, в котором множество крохотных окошек со стеклянными колпачками. Других окон нет; и купол кажется небесным сводом, усеянным крупными южными звездами.

Вдоль стен тянется каменная лавка, чтобы раздеваться. Посредине стоят два изваяния из белого мрамора – одно изображает Асклепия, греческого бога врачевания, другое – Гигиею, его дочь, богиню здоровья. Гигиея, красивая сильная девушка, держит в руках чашу и кормит из нее змею. Вокруг богов расположены три мраморных бассейна, в которых можно плавать.

Отсюда две двери ведут в круглое помещение, тоже весьма обширное, хотя и поменьше первого. Здесь в самой середине бьет вверх струя воды, низвергающаяся в круглый мраморный бассейн. По стенам полукруглые ниши, в них над глубокими каменными лоханями бронзовые краны в виде дельфиньих морд, один для горячей воды, другой – для холодной.

Следующее помещение восьмиугольное, его стены состоят из множества глубоких арок, часть которых ведет в отдельные комнаты. Здесь намного теплее, чем в предыдущих помещениях, даже, можно сказать, жарко, а посреди зала сделан большой круглый помост из мраморных плит. На нем банщики разминают и растирают желающих. Греки, или ромеи, как они сами себя называют, придают этому действу большое значение.

Отсюда коридор ведет в самый отдаленный зал. Он меньше прочих, и в нем стоят три небольшие купели с горячей водой. Помимо той двери, в которую вошел Кукша, в зале есть еще одна низенькая дверь, Кукша толкает ее и попадает в глухой дворик, своего рода колодец, образованный каменными стенами без окон и дверей. Во дворике валяются метлы, старые медные тазы, рассохшиеся бочки и еще какой-то хлам. В углу стоит длинная ветхая лестница, рядом с нею к стене прислонены два пожарных багра Тут на взгляд Кукши, нет ничего интересного, и он возвращается в баню.

Все полы в бане выложены мраморными плитками, но они не холодят ступню. Ясно, что они нагреты, только непонятно как. Откуда ему знать, что под баней есть духовая подземная печь, которая постоянно топится, а горячий дым по многочисленным трубам проходит под мраморными плитами пола и внутри стен? Этот-то дым и нагревает пол, стены, воздух и воду.

Кукша переходит из помещения в помещение, мылится благовонным мылом, трет тело мягкой греческой губкой – благо всюду валяются обмылки и брошенные губки. Он распаривается в горячих купелях, плавает в бассейнах, окружающих беломраморные изваяния. Бассейнов не зря три – в одном вода теплая, в другом – средняя, а в третьем – ледяная, точно в роднике.

Кукша заходит в восьмиугольное, самое жаркое помещение и наблюдает, как ловкие сильные мужчины, обливаясь потом, разминают и растирают посетителей. Один из них приглашает Кукшу лечь на помост, но Кукша отрицательно мотает головой.

Здесь, в восьмиугольном помещении, конечно, очень жарко, но все же этой жаре далеко до жары домовичской мовни, когда нужны рукавицы, чтобы хлестать себя веником, не обжигая рук. Кукша вспоминает запах горелого хлеба, который стоит в мовне, когда на раскаленную каменку поддают квасу, и все здешние благовония меркнут…

Зато здесь, в Царьграде, и горячую, и холодную воду выплевывает начищенная морда морского чудища. А в Домовичах надо натаскать воды в кадку, потом калить камни и кидать их в воду, покуда она не закипит.

– Поплоше мовни у нас на Волхове против царьградских, – вдруг раздается рядом чей-то голос, словно откликаясь на Кукшины мысли.

– Поплоше, что и говорить, – соглашается другой голос.

Кукша глядит на говорящих, как на выходцев из загробного мира. Перед ним два здоровенных молодых мужчины, оба плечистые, оба светловолосые, сероглазые, похожие как братья. А речь их до того родная, что и голоса кажутся знакомыми, хотя он никогда прежде не видывал этих людей.

– Добра мовенка, – говорит первый, – мовенка хоть куда! Однако нашему брату худо без каменки да без веничка!

– Ой, худо! – вторит другой.