Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в ч

В храме Сэнсодзи готовились к новогоднему празднику. Вовсю шла торговля ракетками для игры в волан. Когда-то такими ракетками и в самом деле играли под Новый год, но теперь они, как и многие другие предметы японской старины, носили чисто декоративный характер — дань ностальгии по ушедшим временам. Это был к тому же обязательный новогодний подарок молодым родителям, если в уходящем году у них родилась девочка. На Луиджи Ладетто, проходившего мимо храма Сэнсодзи, уставилась чуть ли не сотня мертвенно-бледных лиц, казавшихся одинаковыми: на ракетках красовались физиономии актеров театра Кабуки и телезвезд, исполнявших главные роли в многосерийных исторических фильмах.

Ладетто мысленно перебрал своих многочисленных знакомых: кажется, ни у кого из них в уходящем году никто не родился. «И слава Богу!» — с облегчением подумал он. Достаточно того, что он целый день провел за письменным столом: не разгибаясь, заполнял сотни поздравительных открыток. Впрочем, он знал, что ограничиться этим не удастся. Всем без исключения друзьям и деловым партнерам придется преподнести новогодние подарки. Без этого в Японии нельзя.

Сегодня утром Аадетто уже достал из почтового ящика первую пачку поздравлений и два свернутых в трубочку настенных календаря. Один — с пожеланием здоровья и успехов — от токийской экспортной фирмы, с которой он три года назад вел переговоры, ничем не закончившиеся, второй — из Осака. Ладет-то надеялся на то, что жена обзавелась достаточным запасом носовых платков, завернутых в специально подобранную для этого случая бумагу с красивыми иероглифами, из которых складывались слова новогоднего поздравления.

Жена Аадетто поначалу без особого энтузиазма отнеслась к поездке в Японию. Однако год от года японский образ жизни все больше нравился ей. В отличие от большинства американок, чьи мужья работали в Токио, она хотя и не научилась читать по-японски, но говорила вполне прилично и не пропускала ни одной телепередачи для домохозяек. Вместо рождественской елки она покупала традиционные японские украшения из сосны и бамбука.

От храма Сэнсодзи Аадетто дошел до сверкавшей всеми цветами радуги Гиндза, главной улицы Токио. Проезжая часть улицы была забита машинами, тротуары — пешеходами. Аадетто мысленно посочувствовал тем, кто пытался сейчас пробиться через центр на автомобиле.

Токио стремился к небу. Извилистые скоростные дороги на могучих бетонных опорах протянулись на уровне крыш. Вертикальные развязки спасали движение от полного паралича, но на основных транспортных артериях пробки все равно образовывались по нескольку раз в день. Таких пробок, как в Токио, Аадетто, несмотря на солидный водительский опыт, не видел нигде.

Магазины, ресторан, бары привлекали на Гиндза многочисленных туристов. Здесь можно было услышать обрывки разговоров на нескольких десятках языков. Но при всем своем великолепии Гиндза не вызывала у Ладетто восторга. Остатки интереса к Японии исчезли у него года два назад. Тогда он очень надеялся вернуться в Штаты, но в Вашингтоне воспротивились этому.

Напротив универмага «Мицукоси» шла рождественская распродажа. У входа в магазин люди копались в контейнерах с грудами уцененной одежды. Здесь Ладетто свернул по направлению к парку Хи-бия. Здания корпораций «Сони» и «Тосиба» были уже безлюдны — рабочий день давно кончился. Служащие возвращались сейчас домой в битком набитых электричках. На Гиндза нет жилых домов. Здесь только работают или развлекаются. Живут же на окраинах Токио, в пригородах, в городах-спутниках, где земля, а значит, и жилье — дешевле.

Ладетто мог поехать и на метро, но ему не хотелось толкаться. Он не любил и не уважал японцев, а в последние два года стал еще и презирать их.

Да, обстановку следовало бы сменить. Пора возвращаться домой. Все японское решительно надоело Ладетто: и еда, и пресловутая вежливость, и даже неумение правильно произнести его простое имя. Вместо «Луиджи Ладетто» у них получалось что-то совершенно немыслимое.

Он посмотрел на часы. Сонобэ придет только через полчаса. Когда зажегся зеленый глаз светофора и зазвучал разрешающий звуковой сигнал, Ладетто направился к стеклянным дверям патинко, откуда доносилась громкая музыка. Свободных мест было сколько угодно. Разменяв две тысячеиеновые бумажки, он примостился на ближайшем к выходу сиденье.

Ладетто любил заглянуть в патинко. Чтобы переключиться хоть ненадолго, ему не жалко было нескольких тысяч иен.

Вот и сейчас горка мелочи в его руке растаяла за несколько минут. Без сожаления проводив взглядом последнюю монету, проглоченную безжалостным игровым автоматом, Аадетто поднялся и вышел.

Возле гостиницы «Империал» на него обрушился пронизывающий до костей ветер. Сразу повалил снег. Аадетто прибавил шагу, чтобы поскорее очутиться в тепле «Империала». Одетые в униформу швейцары, как заведенные, повторяли «Добро пожаловать». Аадетто стряхнул мокрые хлопья снега на ворсистый ковер. Капризы зимней погоды Токио особенно раздражали его. В течение дня все менялось по нескольку раз.