Странствие по таборам и монастырям

– Ну что ж, если принимать в расчет британскую сдержанность, концовка очень энергична, – сказал Сэгам, ознакомившись с завершенной статьей Рэйчел, что произошло в тот самый день, когда должен был состояться ужин в Тейт, посвященный дню рождения Чепменов.

Рэйчел и Мо собирались на ужин, а утро выдалось яркое и энергичное. Рэйчел дописала статью и прочитала ее Сэгаму.

– Тебе хотелось бы убить этих ребят? – спросил Сэгам, наливая себе оранжевый сок.

– Что?

– Я спрашиваю, тебе хотелось бы убить этих ребят? Братьев Чепменов, то есть.

– Нет, конечно. С чего это ты?

– Ну не знаю. Твоя статья звучит как приговор.

– Ничего подобного! В жизни не писала ничего столь лишенного категоричности. Где это ты там усмотрел приговор? Всего лишь летние порывы мысли, спровоцированные жарой и профессиональным долгом. В конце концов, я просто выполняю заказ журнала. Если слону хочется наступить на раздвоенную крысу, пускай наступит.

– За это выпью стакан оранжевого сока! – сказал Сэгам и выпил сок, что, хотелось бы верить, принесло ему подлинное наслаждение, потому что сок был холодный и кислый, а взгляд Сэгама в тот момент блуждал по раскаленному пляжу, где рядком лежали загорающие, словно тюбики масляной краски на рабочем столе Уильяма Парслетта.

Ужин в Тейт оказался не столь малолюдным, как предсказывал Сэгам. Присутствовало человек семнадцать, все сидели в белоснежной комнате за длинным белоснежным столом, причем комната с этим столом была предназначена для особенно значительных ужинов, но одновременно она же была инсталляцией, созданной молодым китайским художником и имевшей, как и всякое произведение искусства, свое название. Инсталляция называлась «Комната для особенно значительных ужинов – 2010».

Китайский художник, создавший эту комнату, присутствовал на ужине, и он оказался самым заметным и разговорчивым среди собравшихся.

Можно даже сказать, что молодой китаец был несколько развязен вопреки общей репутации китайцев, зарекомендовавших себя людьми дисциплинированными и скрытными. Но этот вел себя в стиле «душа нараспашку» и, видимо, оказался чувствителен к воздействию превосходного вина – во всяком случае, он громко шутил, громко и с кудахтаньем хохотал, странно извивался, кидался в женщин хлебными шариками и бумажными фигурками, сложенными из салфеток, а также время от времени резко откидывался назад, делая вид, что сейчас свалится со стула от хохота.

Это развеселое поведение китайца контрастировало с несколько зловещим, но элегантным шармом его инсталляции «Комната для особо значительных ужинов – 2010». В этой комнате не было ничего, кроме белоснежного пола, длинного белоснежного стола с двумя рядами белоснежных стульев, но по этой белизне время от времени скользили красные лазерные лучи – пятна кровавого света бродили по скатерти, а иногда зажигались в центре лба того или иного из сидящих за столом, так что каждый мог ощутить, что его взяли на прицел. В целом комната выглядела так, будто ее в любой момент могут расстрелять множество снайперов, как это часто случается с комнатами для особо значительных ужинов в фильмах в жанре экшен.

Красные пятна света, превращающие всех в мишень, давали гостям пищу для множества шуток, и кинематографический саспенс в сочетании с вином действовал как яркая специя на стерильном фоне интерьера, что разогревало кровь женщин и добавляло остроты в застольную беседу. В добавление к этой пряности еда была исключительно индийская, а подавали ее три индуса, одетых во все белоснежное, словно три дервиша-брамина.

Братья Чепмены, виновники торжества, скромно сидели во главе стола, привлекая к себе внимание лишь тем, что пили пиво вместо вина. Кажется, они радовались, что пьяный китаец фонтанирует шутками, поскольку это препятствовало молодому, но совершенно седому господину, у которого были красивое лицо и длинная шея, не вполне пригодная для землянина, поддерживать с братьями разговор, который седовласый красавец, видимо, очень стремился не прерывать, но эта непрерывность разрушалась под натиском пьяного китайца, что вызывало небольшие удовлетворенные улыбки на слегка усталых лицах Чепменов.

В целом душевное состояние людей, собравшихся за этим ужином, казалось довольно расслабленным, непринужденным и даже приятным. Никого не тревожили и не печалили ни красные лучи, ни развязность китайца, ни даже навязчивость еще одной особы по имени Глэдис Пиллс, которая всех постоянно фотографировала. Эта Глэдис считалась совершенно невыносимой, но гениальной в своем деле, настолько гениальной, что не принято было раздражаться и закрывать лицо рукой, если Глэдис целилась вам в лицо своим объективом, блестящим и пристальным, как и ее светлые безумные глаза.