Странствия Иеро (дилогия)

Да, прочитав это письмо, священник почувствовал, что у него гора свалилась с плеч! Даниэл и Лучар теперь в безопасности, а все королевство — настороже. Он получил ту помощь, которую она могла ему оказать, и все остальное уже зависит лишь от него самого. Правда, судьба Клоца немного его беспокоила. Куда он мог подеваться? Иеро еще раз погладил Сеги. Этот попрыгунчик действительно сотворил чудо! Обремененный тяжелым седлом и поклажей, он прошел сотни миль, терпеливо следуя за своим пропавшим хозяином. И что совсем удивительно, выглядел он просто отлично. Даже если принять во внимание все то, что Иеро слышал о силе и выносливости этих животных, странствие Сеги поражало воображение. Ведь он, должно быть, тоже пересек голубую пустыню, несколько дней обходясь без воды, а потом вынужден был скрываться от многочисленных степных хищников. И так, почти не останавливаясь, он двигался вперед и вперед, пока наконец его нерасторопный хозяин не отыскался… Трудно сказать, подумал про себя священник, смог бы повторить такое опытный человек? Неужели он, Иеро Дистин, достоин такой безграничной преданности?

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вновь вскарабкаться на термитник и обозреть окрестности. Затем Иеро ослабил ремень, удерживающий стремена-футляры для ног, уселся в седло и, ласково потрепав шею хоппера, послал его вперед. Сеги повел ушами и, все ускоряя бег, припустил к встававшей на горизонте цепи холмов. Эти странные курганы по-прежнему манили священника в свои объятия, и потому он бездумно гнал своего скакуна на юго-запад, навстречу тому, что лежало за поросшими лесом склонами.

Глава 4. СОВЕТ ТЕМНОГО БРАТСТВА

Где-то глубоко под землей, в мрачном помещении с могучими каменными стенами, россыпью разноцветных огней загадочно мерцал гигантский экран. Светящиеся стеклянные плафоны, вделанные в холодный камень, бросали тусклые отблески на идеально отполированную поверхность большого круглого стола, сложенного из черных мраморных плит. Вокруг стола на небольших возвышениях — так, чтобы хорошо был виден сияющий экран-карта — были расставлены четыре черных кресла с ножками какой-то странной, нелепо изогнутой формы и множеством непонятных значков и символов, вырезанных на их широких спинках и подлокотниках. Немного поодаль стояло еще одно кресло — такого же цвета, но большее по размерам и еще богаче украшенное. Оно, однако, до сих пор оставалось пустым.

В остальных креслах развалились четыре долговязые фигуры в серых балахонах. На первый взгляд можно было принять их за близнецов, настолько похожими друг на друга казались эти люди. Все безволосые или выбритые настолько чисто, что на черепах у них не оставалось ни малейших следов растительности; у всех молочно-белая, словно никогда не видевшая солнца кожа. Заглянув в их глаза, любой человек вскрикнул бы от ужаса — эти бездонные серые омуты, в которых пылал лишь холодный злобный огонь, напоминали зрачки случайно оживших мертвецов. Болезненно-белые лица оставались совершенно бесстрастными; их расплывчатые черты с трудом позволяли судить о возрасте участников совещания и вместе с тем наводили на мысль о чем-то бесконечно древнем и давно забывшем о самом понятии «возраст». Только помаргивание этих ужасных глаз и едва заметные движения рук, касавшихся гладкой поверхности стола, придавали этим застывшим в креслах восковым манекенам какое-то подобие жизни. Все их внимание было приковано к мерцающему экрану, и только изредка то один, то другой наклонялся и шептал что-то своему соседу или, едва шевеля пальцами, царапал какие-то пометки на лежавших рядом клочках бумажки. Высший Совет адептов Нечистого напряженно работал.

Хотя с первого взгляда казалось, что темные мастера имеют совершенно одинаковую внешность, присмотревшись, можно было заметить и кое-какие различия. Кроме того, у каждого на груди висело по цветному медальону — сгусток немыслимо закрученных и застывших нитей из какого-то странного, холодно поблескивающего вещества. Красный, желтый, голубой и зеленый — но почему-то ни один из этих оттенков не радовал глаз; медальоны неуловимо переливались в неярком свете ламп, словно жадные и хищные глаза неведомых чудовищ. Зеленый казался наиболее отвратительным; он выглядел мерзкой пародией на свежий и насыщенный цвет весенней листвы. Вряд ли можно было ожидать иного — в том мире, какой собирались установить на земле собравшиеся за этим столом, свежей весенней листве не отводилось места.