Странствия [=Странница]

— Байон Эллиот, брат Сеси, кто же еще!

— Ошибаешься. — Владелец похоронного бюро покачал головой. — Я — кузен Ральф, мясник. Да, мясник! — Он постучал пальцем по своей голове. — Здесь, внутри, я — Ральф. Еще недавно я был в своей лавке — разделывал туши в холодильнике, как вдруг в меня ворвалась Сеси. Она позаимствовала мой разум — словно чашку сахара одолжила. И перенесла меня сюда, впихнула в тело Байона. Бедняга Байон! Ну и шуточки у нее!

— Так ты… Ты не Байон!

— Нет, э-э… Нет, дорогой дядя Джон. Наверное, Сеси перенесла Байона в мое тело. Ты понял, в чем соль шутки? Мы оба занимаемся тем, что разделываем мертвые туши. Вот она и поменяла нас местами. Подсунула вместо одного торговца мертвечиной другого! — Он затрясся от смеха. — Ох уж эта Сеси, ох уж эта маленькая проказница!

Он утер выступившие от хохота слезы и продолжил:

— Я тут стою добрых пять минут и не знаю, что делать. Ты в этом что-нибудь понимаешь? Подготовка тел к погребению — нетрудная штука. Не сложнее, чем нарубить бефстроганов. Байон, должно быть, будет в ярости. Его честное имя профессионала… Сеси наверняка позже вернет нас на свои места. Байон терпеть не может, когда над ним смеются.

Джон смешался.

— Даже вы с ним не можете управиться с Сеси?

— Господи, ну конечно нет. Она делает, что ей вздумается. Мы беспомощны.

Джон потерянно побрел к двери.

— Мне надо ее как-то найти, — пробубнил он. — Если она может сотворить такое с вами, только представь, как она помогла бы мне, если б захотела…

Колокола в его голове звонили все громче. Краем глаза Джон уловил какое-то движение. Он резко развернулся — и обомлел.

Из груди распростертого на мраморном столе тела торчал кедровый кол.

— Пока! — бросил владелец бюро захлопнувшейся двери.

Он слышал шаги Джона на улице. Шаги быстро удалялись.

Человек, который, шатаясь, ввалился в полицейский участок в пять часов вечера, едва держался на ногах. Говорить он мог только шепотом, и его постоянно рвало, будто он отравился. Он больше не был похож на дядю Джона. Колокола звонили все время, все время, и он видел, как за ним идут люди с кедровыми кольями в груди, но стоило ему обернуться, как мертвецы исчезали.

Шериф оторвался от чтения журнала, потер тыльной стороной похожей на клешню руки каштановые усы и поднялся из-за ветхого стола, ожидая, когда посетитель заговорит.

— Я пришел, чтобы донести на Семью, которая живет здесь, — прошептал дядя Джон. Глаза его оставались полузакрыты. — Эти нечестивцы живут под фальшивыми личинами.

Шериф прокашлялся.

— И как их фамилия?

Дядя Джон замер.

— Что?

— Как фамилия этого семейства?

— Ваш голос… — проговорил Джон.

— Что — мой голос?

— Я его знаю… Он похож на…

— На чей? — спросил шериф.

— На голос матери Сеси! Вы говорите ее голосом!

— Правда?

— Так вот вы в ком! Сеси поменяла вас местами, как Ральфа и Байона! Теперь я не могу подавать вам свою жалобу! Из этого ничего не выйдет!

— Да, пожалуй, не выйдет, — безжалостно согласился шериф.

— Семья переиграла меня! — взвыл дядя Джон.

— Похоже на то, — заметил шериф и, послюнив карандаш, принялся разгадывать новый кроссворд. — Ну что ж, всего хорошего, Джон Эллиот.

— А?

— Я сказал, всего хорошего.

— Всего хорошего. — Джон замер у стола, напряженно прислушиваясь. — Вы слышите?

Шериф тоже прислушался.

— Кузнечики?

— Нет.

— Лягушки?

— Нет, — сказал дядя Джон. — Колокола. Просто колокола. Церковные колокола. Колокола, которых такие, как я, не могут выносить. Церковные колокола.

Шериф прислушался.

— Нет. Не слышу ничего такого. И, кстати, придержите дверь, когда будете выходить. Она очень громко хлопает.

Дверь в спальню Сеси была открыта настежь. Через мгновение дядя Джон был уже внутри, пересек комнату. Тело Сеси лежало на постели — немое, неподвижное. Джон отчаянно сжал руку Сеси. За спиной у него появилась мать девушки.

Она подбежала к нему и стала колотить его по спине и плечам, пока он не отпустил Сеси и не упал. Мир был полон колокольного звона.

В глазах у Джона потемнело. Он ослеп. Ощупью, то кусая губы, то разжимая зубы, чтобы сделать судорожный вдох, он нашел мать Сеси. Глаза его изливались на щеки потоками слез.

— Пожалуйста, пожалуйста, скажите ей, чтобы вернулась домой! — молил он. — Я сожалею! Я больше никому не причиню зла!

Мать закричала сквозь колокольный звон:

— Спускайся и жди ее внизу!

— Я не слышу тебя! — еще громче в ответ закричал Джон. — Моя голова… — Он зажал ладонями уши. — Так громко… Так громко… Я не могу это выносить. — Он, покачиваясь, встал на колени. — Если б я только знал, где Сеси…

Буднично, не рисуясь, он достал складной нож и раскрыл его.

— Я больше не могу… — сказал Джон.

И прежде чем мать успела двинуться с места, он повалился на пол с ножом в сердце. Кровь текла у него изо рта, стопы лежали одна на другой, как у тряпичной куклы, один глаз закрыт, другой — вытаращен и бел.

Мать склонилась над ним.

— Мертв, — прошептала она по прошествии некоторого времени. — Выходит… — не веря себе самой, пробормотала она, поднимаясь и отступая от лужи крови. — Выходит, он наконец-то мертв.

Она с тревогой огляделась по сторонам и громко позвала: