Но по мере того, как день переходил в вечер, я сам начал кое-что замечать. Снова и снова я обнаруживал, что мое сознание погрузилось в яркие сны наяву, в столь глубокую задумчивость, что, выходя из нее, я чувствовал себя внезапно разбуженным. Как большинство снов, они лопались словно пузыри, и я никак не мог вспомнить, о чем думал. Пейшенс, отдающая военные приказы, словно королева Шести Герцогств. Баррич, купающий ребенка и тихонько напевающий при этом. Два человека, которых я не знал, укладывающие обугленные камни, видимо восстанавливая дом. Все эти бессмысленные яркие видения казались, однако, такими жизненными, что я сам почти верил им. Простота движения по дороге, которая вначале казалась такой приятной, теперь стала чересчур быстрой, как будто течение подхватило меня и несло помимо моей собственной воли. В действительности, однако, я не мог идти слишком быстро, потому что всю вторую половину дня Кеттл шла рядом со мной и вполне выдерживала мой темп. Кеттл часто прерывала мои размышления, чтобы задать какой-нибудь простой вопрос, привлечь мое внимание к пролетевшей над нами птице или поинтересоваться, не тревожит ли меня рана в спине. Я пытался отвечать, но через несколько мгновений уже не мог вспомнить, о чем мы говорили. Я не мог винить ее за то, что она все время хмурилась, — такая у меня была каша в голове, но не мог и найти средства, чтобы побороть мою рассеянность. Мы прошли мимо упавшего ствола, лежавшего поперек дороги. В нем было что-то странное, и я хотел сказать об этом Кеттл, но мысль улетучилась, прежде чем я успел оформить ее. Я так погрузился в себя, что даже вздрогнул, когда шут окликнул меня. Я поглядел вперед, но не увидел даже джеппов. Потом он снова закричал:
— Фитц Чивэл! — И я обернулся. Чтобы обнаружить, что обогнал не только его, но и весь отряд. Кеттл рядом со мной пробормотала что-то себе под нос и пошла обратно.
Остальные остановились и уже разгружали джеппов.
— Но вы ведь не собираетесь ставить палатку посреди дороги? — в тревоге спросила Кеттл.
Старлинг и шут отвели взгляд от кожаной юрты, которую они раскладывали на дороге.
— Боитесь, что нас раздавит какая-нибудь повозка или сметет толпа? — саркастически спросил шут.
— Она плоская и ровная. Прошлой ночью я спала не то на корне, не то на булыжнике, — добавила Старлинг.
Кеттл пропустила это мимо ушей и обратилась к Кетриккен:
— Нас увидит любой проходящий но этой дороге в любом направлении. Думаю, нам лучше передвинуть лагерь и остановиться под деревьями.
Кетриккен огляделась.
— Уже почти стемнело, Кеттл. И вряд ли нам нужно так уж сильно опасаться погони. Я думаю…
Я вздрогнул, когда шут взял меня за руку и повел к краю дороги.
— Лезь, — сказал он грубовато, когда мы дошли до него. Так я и сделал, и карабкался, пока снова не оказался на лесном мху. Я остановился и зевнул. В ушах у меня звенело. Я взглянул вниз на дорогу, где Кетриккен и Старлинг складывали покрывавшие юрту шкуры. Кеттл уже тащила с дороги связку шестов.
— Так мы решили не разбивать лагерь на дороге? — по-дурацки заметил я.
— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил меня шут.
— Конечно. Моя спина сегодня ничуть не хуже, чем обычно, — добавил я, думая, что он спрашивает об этом.
— Ты стоял там, уставившись на дорогу, и ни на кого не обращал внимания. Кеттл сказала, что так ты себя вел большую часть дня.
— Я немного запутался, — признался я. Я стянул рукавицу и коснулся своего лица. — Вряд ли у меня жар. Но это было похоже на… яркие лихорадочные мысли.
— Кеттл считает, что дело в дороге. Она сказала, что ты назвал ее обработанной Скиллом.
— Я назвал? Нет. Я думал, что это она сказала, когда мы подошли к дороге. Что это обработано Скиллом.
— Что значит «обработано Скиллом»? — спросил меня шут.
— Это значит, что Скилл придавал ей форму, — ответил я и добавил: — Так я полагаю. Я никогда не слышал о том, чтобы Скилл использовали таким образом. — Я с интересом посмотрел на дорогу. Она ровно текла через лес, как чистая белая лента, теряясь вдали. Это притягивало взгляд, и я почти видел, что лежит за следующим поворотом на поросшем лесом склоне горы.
— Фитц!
Я рывком обернулся к шуту и с раздражением спросил:
— Что?
Он дрожал.