Странствия убийцы

– Нечестно. Будь я тогда в себе, я никогда бы не произнес эти слова вслух. И все же. Ах, Фитц… – Он ласково посмотрел на меня и покачал головой. Он заговорил без насмешки и показался мне почти чужим: – Может быть, дело было в том, что ты так мало обращал на это внимания. В отличие от Регала. Он красивый человек, но слишком хорошо это знает. Ты никогда не увидишь его с растрепанными волосами или покрасневшими на ветру щеками.

Мгновение я чувствовал себя немного не в своей тарелке.

Потом сказал:

– Или со стрелой в спине, и это еще обиднее. – И мы оба залились дурацким смехом, который понятен только пьяным. Это разбудило боль. Теперь она была острее, чем раньше, и несколько секунд я хватал ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Шут встал, держась на ногах тверже, чем я мог предположить, снял с моей спины влажный мешочек и заменил его другим, неприятно теплым, из горшка на очаге. Сделав это, он вернулся и снова сел рядом со мной. Он посмотрел прямо на меня. В его желтых глазах так же трудно было что-то прочесть, как и тогда, когда они были бесцветными. Он положил длинную прохладную ладонь мне на щеку и отбросил волосы с моего лба.

– Завтра, – сказал он мне мрачно, – мы снова станем самими собой. Шутом и бастардом. Или Белым Пророком и Изменяющим. Мы должны взять эти жизни, как бы мало они нам ни нравились, и принять предназначенную нам судьбу. Но здесь, сейчас, только между нами двумя и только потому, что я это я, а ты это ты, я скажу вот что. Я рад, рад, что ты жив. Каждый глоток воздуха, который ты делаешь, идет и в мои легкие. И уж если должен быть другой человек, с которым связана моя судьба, я рад, что это ты.

Он наклонился вперед и на мгновение прижался лбом к моему лбу. Потом тяжело вздохнул и выпрямился.

– Спи, мальчик, – сказал он, искусно подражая голосу Чейда. – Завтра настанет рано. А у нас есть дело, – он нервно рассмеялся, – мы должны спасти мир, я и ты.

21 БОРЬБА

Можно сказать, что дипломатия – это прежде всего искусство манипулирования тайнами. К чему могут прийти любые переговоры, если нет секретов, которыми можно поделиться, а можно и попридержать их? Это истина для брачного договора и для торгового соглашения между королевствами. Каждая сторона точно знает, что она может уступить другой стороне, чтобы достичь желаемого результата; и это манипулирование тайным знанием позволяет совершать величайшие сделки. Нет рода человеческой деятельности, в котором тайны не играли бы своей роли, будь то карточная игра или продажа коровы. Король Шрюд любил говорить, что нет большей выгоды, чем знать секрет врага, который, по его мнению, вам неизвестен. Возможно, так оно и есть.

Дни, которые последовали за этим, были для меня не днями, а короткими периодами бодрствования, перемежаемыми тяжелым лихорадочным сном. Казалось, разговор с шутом исчерпал последние резервы или я наконец почувствовал себя в относительной безопасности и сдался своей болезни. Может быть, и то и другое. Я лежал в кровати у очага и чувствовал себя вялым и несчастным, когда вообще что-нибудь чувствовал. До меня доносились отголоски каких-то разговоров. Я прислушивался и ускользал, погружаясь в собственное беспокойство, но постоянно, как барабан, бьющий в такт моей боли, звучало «иди ко мне, иди ко мне» моего короля. Другие звуки появлялись и исчезали в лихорадочной дымке, но его голос не умолкал.

– Она верит, что ты тот, кого она ищет. Я тоже в это верю. Я думаю, тебе нужно повидаться с ней. Она прошла долгий и тяжелый путь в поисках Белого Пророка. – Голос Джофрон был низким и убедительным.

Я слышал, как шут со стуком отложил резец.

– Тогда скажи ей, что это ошибка. Скажи ей, что я Белый Кукольник, а Белый Пророк живет дальше по улице, пятая дверь налево.

– Я не стану подшучивать над ней, – серьезно ответила Джофрон. – Она столько прошла, чтобы найти тебя, и потеряла все, кроме жизни. Пойдем, святой человек. Она ждет снаружи. Неужели ты не поговоришь с ней, хотя бы немного?

– Святой человек, – с раздражением фыркнул шут. – Ты прочла слишком много старых свитков. Как и она. Нет, Джофрон. – Потом он вздохнул и уступил: – Скажи ей, что я поговорю с ней дня через два. Но не раньше.