'Странствования Чайлд-Гарольда' (Песнь III), 'Шильонский узник', 'Сон' и другие поэмы лорда Байрона

Есть еще одна замечательная особенность в поэзии лорда Байрона: хотя его манера часто меняется, хотя он как будто перенимает у некоторых своих современников строфику и самый стиль, поэзия его не только всегда отмечена, сильнейшей оригинальностью, но основными чертами и особенно характерами героев каждая поэма так похожа на другую, что писатель не столь могучий показался бы нам неприятно монотонным. Все или почти все его герои наделены в какой-то степени свойствами Чайлд-Гарольда: все или почти все находятся в разладе с судьбой, все таят в душе чувства высокие и горькие, идет ли речь о страдании или наслаждении, все, невзирая на обличье стоицизма или презрения к роду людскому, умеют остро воспринимать благородные и честные поступки, равно как и несправедливость или обиду. У всех сила ранних страстей и пыл юношеского чувства охлаждены и подавлены вереницей проступков или даже прегрешений, а радость жизни омрачена слишком близким знакомством с тщетой человеческих желаний. Такими общими свойствами отмечены суровые герои лорда Байрона - и те, кого осеняет причудливая шляпа прославленного Пилигрима, и те, кто скрывается под тюрбаном Альпа Отступника.

Читатели, всегда жаждущие в своем любопытстве или недоброжелательности отыскать живые прототипы вымышленных персонажей, упорно заявляли, что эти общие всем своим героям черты Байрон скопировал с того лица, которое отражалось в его собственном зеркале. По этому поводу высокородный автор заявил однажды формальный протест, хотя, заметим, не поколебал оснований, на которых было построено такое предположение:

Что касается этой моей поэмы и поэм вообще, я был бы рад сделать моих героев по возможности лучше и приятнее, тем более что иногда меня критиковали и считали не менее ответственным за их поступки и качества, чем за мои собственные. Если это так, если я склонен к угрюмому тщеславию "рисованию самого себя", портреты, вероятно, схожи с оригиналом, поскольку они нелестные; если же это неверно, те, кто меня знает, не вдадутся в обман, а что до тех, кто меня не знает, то я не слишком интересуюсь, будут они обмануты или нет. У меня нет особого желания, чтобы кто-либо, кроме моих личных знакомых, думал об авторе лучше, нежели о созданиях его фантазии, но все же мне показалось несколько странным и даже забавным то обстоятельство, что критики почему-то делают исключение для некоторых бардов (согласен, гораздо более достойных, чем я), которые пользуются весьма почтенной репутацией и считаются совершенно непричастными к проступкам своих героев, не слишком, однако, превосходящих нравственностью Гяура и, может быть... Но нет, должен признать, что Чайлд-Гарольд - весьма отталкивающий персонаж... А что касается установления его личности, то пусть любители такого рода занятий дают ему сколько угодно alias. {Иначе. Здесь: вымышленных имен (лат.).}

Трудно сказать, следует ли принять этот отрывок за подтверждение или, напротив, за опровержение домыслов, о которых в нем говорится, но, конечно, лорд Байрон был несправедлив к публике, если предполагал, что ему вменяют в вину преступные деяния, пятнающие многих его героев. Люди так же мало ожидали встретить в лице лорда Байрона второго Корсfра (который "сам знал, что он злодей"), как на берегах Деруэнт-Уотер - жестокого Кехаму или на берегах Твида - распутного Мармиона, однако те, кто видел лорда Байрона, найдут известное сходство даже между его внешним обликом и обликом Конрада:

Лишь темный взор его горит огнем.

Он крепок и силен, а стройный стан

Его высок, хоть он не великан,

Но посмотревший на него смущен

Сознаньем, что от всех отличен он,

И видят все они, что это так,

Но отчего - им не понять никак.

Лицо обветрено, на белый лоб

Густых кудрей спадает черный сноп,

Усмешка, тронув горделивый рот,

Надменные мечтанья выдает.

Хоть ровен голос и спокоен вид,

Но что-то есть, что он в себе таит;

Изменчивость подвижного лица

Порой влечет, смущает без конца... {*}

("Корсар")

{* Перевод А. Оношкович-Яцыны.}

А тот аскетический режим, который соблюдал высокородный автор, также весьма четко обозначен в описании еды Корсара:

Его не радует стаканов звон,

Ни разу кубка не пригубил он,

Но и простой еды его зато

Не захотел отведать бы никто.

Коренья, черный хлеб, глоток воды,

А летом овощи или плоды.

Такой суровый и убогий стол

Отшельнику скорей бы подошел. {*}

("Корсар")

{* Перевод А. Оношкович-Яцыны.}

Следующее описание Лары, внезапно и негаданно возвратившегося из дальних странствий на родину и вновь занявшего подобающее ему место в обществе, тоже вполне может быть отнесено к автору и к той роли, которую он порой играл в кругах, где знатность соседствует с красотой:

Его года заметно изменили,

Чем бы ни стал, но он не то, что был.

Морщины на челе следы хранили

Былых страстей. Надменность, но не пыл

Дней юности; с осанкой благородной

Небрежность обхожденья, вид холодный

И острый взор, что проникает вмиг

В чужую мысль; насмешливый язык

Орудье тех, кто был ужален светом,

И жалить сам, как бы шутя, привык

До боли он, хотя сознаться в этом

Те не хотят, кого укол постиг,