Ну, вот, теперь отец Борис философским дневником терзает. Ладно, хватит! Сколько можно меня испытывать? Я что ¾ железяка? В ответ молчание. Вокруг ¾ только эхо от моих стонов, мычания и шум огня. Ну, ладно. Я все понял. Ладно, я плохой. Ну, что еще от меня нужно? Жар и холод сменяются. Мое тело, кажется, от напряжения пошло трещинами. Во всяком случае, губы точно трещат по швам, по всей поверхности до самого горячего дымящегося мяса. Моего. Родного.
Ну, хватит! Сколько можно! Всему есть предел. Слышите, ничего мне сейчас не надо. Отдайте мне меня, наконец! В ответ ¾ отраженное от каменных рваных стен эхо, искажающее голос. Мой одинокий во вселенной голос. Единственный ¾ в этой тесной пустой вселенной, похожей на каменный темный лабиринт. Мой голос. Хриплый и надсадный, как последний вопль повешенного.
Жар и холод не оставляют своих изматывающих приливов. Боль стягивает, давит ¾ затем растягивает тело, как резину. Растет усталость, доходит до исступления. Мое сопротивление становится вялым, как трепыхание засыхающего листа на дереве. Вот и голос мой затихает. И эхо уносится в длинные убегающие лабиринты забвения. А истязания продолжаются с прежней силой.
Время со скрипом тормозит, память разлетается, пространство трещит и сыплется камнепадом. Боль горит во мне. Одиночество давит и раздирает душу тоской.
Все, я исчерпан! Закончился… Что толку меня здесь держать? У меня отнято все, что я имел: семья, дом, работа, радость, молитва, здоровье ¾ так возьмите и ветхие остатки жизни. Зачем она теперь, эта истерзанная болью оболочка? Вдоволь я познал пустоту и обман земной жизни. Я сделал все, что мог. Теперь иссяк до дна…
Издалека доносится однообразный голос чьей-то молитвы. Обращаюсь туда, откуда струится живой звук:
¾ Ты видишь, у меня осталось только больное тело. Кому оно такое нужно? Пусть кончится оно и сойдет во прах земли.
¾ Ну, что ж, если ты сам этого хочешь…
¾ …Хочу!
…И я умер.
Да, умер.
Я выхожу из тела, как из пальто. Старого, гнилого, изорванного пальто. Я выхожу из тела и взлетаю. Мне легко, как опьяневшему от первой рюмки. Как штангисту, сбросившему центнеры металла на помост. Как бабочке, расправившей крылья и вылетевшей из кокона на солнечную поляну, полную ветра. Словно дверь тесной комнаты открывается настежь. Пространство распахивается в огромную бесконечность.
Будто во хмелю ношусь между городами, улицами, домами, людьми. Только направляю взор ¾ мгновенно оказываюсь в центре интереса. Бесстыдно и отстраненно слушаю разговоры и мысли. Вижу черно-красные всполохи зависти и злобы ненавистников ¾ и открытые сердца искренних, сияющие золотом. Обнаруживаю незримую преграду между людьми и мною. Но это не пугает: все принимаю спокойно, как дитя: непонятно, таинственно, но взрослым виднее. Значит так надо.
Меня подхватывает прозрачный поток. В его русле одновременно существуют струи встречных течений. Одно несет меня вверх, другое ¾ вниз. Одно ¾ вглубь, другое ¾ вдаль. Одно ¾ в блаженство, другое ¾ в томление.
Сквозь вихрь и хрустальную прозрачность, минуя слоистые сгустки пространства и маятниковые качания времени ¾ оказываюсь на поляне. Слева меня обступает лес, справа ¾ стекают в долину луга, поля и взмывают вверх горы. Дальше ¾ белые серебристые облака, выше ¾ пронзительно синее небо.
Трогаю траву: она упруга и шелковиста, прохладна и ароматна. Воздух свеж и чист. Кожу ласкают легкие движения приятного ветерка, несущего мягкие звуки детской песенки. На мне прежняя одежда, она чистая и легкая, почти неощутимая. Вроде одет, а ветерок чувствую всей кожей, будто обнажен. Узнаю свои руки и ноги, ощупываю лицо ¾ все вроде бы прежнее, но другое, лучше, что ли…
На пригорке вдали разглядываю человека. Только думаю подойти к нему, ¾ как уже стою рядом. Человек сидит на бугорке, покрытом травой, глядит в сторону гор и перебирает четки. Это Валерий.
¾ Ты тоже умер? ¾ спрашиваю голосом, похожим на мой, только чище, мелодичней.
¾ И я умер. И ты жив.
Мой загадочный странник, как всегда, рассудителен и спокоен. Но даже он изменился. Попрозрачнел, что ли…
¾ Что это за страна? ¾ спрашиваю.
¾ Мне кажется, место временного покоя. Видишь: здесь никто не живет, но отсюда расходится множество дорог. Похоже на ложе Авраамово, где по смерти возлегали ветхозаветные пророки и праведники.